С момента его возвращения в Европу прошло четверть века. Он хочет убедиться, что американская культура столь же едина, как в его чикагские годы.

Описывая проект, Лоос ни разу не упомянул о форме пьедестала Колонны. Между тем в этом пьедестале провокативная суть проекта проявляется с не меньшей очевидностью, чем в самой колонне. Дело в том, что годом раньше Лоос спроектировал мавзолей Макса Дворжака. Это был слегка вытянутый вверх куб высотой около пяти метров, сложенный из девяти рядов глыб шведского черного гранита и завершенный тремя сужающимися ступенями. Нынче макет такого здания было бы легко сложить из лего. Предполагалось, что интерьер распишет Кокошка687. Превратив этот неосуществленный проект в одиннадцатиэтажное здание (основание колонны соответствует двенадцатому ряду каменной кладки мавзолея), Лоос подставил его под чикагскую колонну. Полное безразличие предвзятой формы к функции! Знали бы сотрудники Chicago Tribune, что австрийский модернист предложил им работать в многократно увеличенном склепе!

Самым важным для Лооса испытуемым был, разумеется, владелец газеты. Хватит ли у стопроцентного американца здравого смысла, чтобы не прельститься проектом, столь решительно поддерживающим классическую архитектурную традицию, столь льстящим американской страсти импортировать европейские ценности, придавая им гигантский размах, – и в то же время столь ошарашивающе нелепым? Полковник Маккормик оказался на высоте. Проект Лооса не только не получил хотя бы третью премию – он даже не был отмечен поощрением среди 263 проектов, поданных на конкурс. Лоос мог быть доволен, ибо в лице Роберта Маккормика и номинально возглавлявшего жюри архитектора Альфреда Гренгера на провокацию не поддалась вся республиканская Америка. Здравый смысл не удалось преодолеть ни соблазнительным намеком на газетные «колонки» колумнистов, редакторов и верстальщиков, ни коварным заигрыванием Лооса с личным пристрастием полковника – коллекционированием обломков знаменитых произведений архитектуры. Такой результат был для Лооса драгоценнее любой премии.

Вторая фигура, чье суждение было для Лооса чрезвычайно важным, – Салливан. Патриарх американского небоскребостроения тоже не разочаровал его. Салливан очень живо отозвался на конкурс Chicago Tribune. Он глубоко сожалел, что первая премия досталась не Сааринену, чей проект он (на мой взгляд, совершенно справедливо) счел наилучшим, а нью-йоркцам Худу и Хауэлсу688 (их проект и был осуществлен в 1925 году). Но ни в публичных высказываниях, ни в переписке Салливана тех лет нет ни слова о проекте Лооса. Как если бы вовсе не было такого проекта! Значит, он понял, что Лоос дружественно подмигнул ему689: ведь форма этого проекта соответствовала функции теста на выявление американского здравомыслия. Вместо очередной филиппики против ненавистных дорических колонн, Лоосу достаточно было только заговорщицкого молчания Салливана – и он его услышал.