Один вопрос не давал Мишелю покоя: знает ли Анна что-нибудь о своей матери и о своем отце? И если знает, то что именно? Анна никогда не вспоминала о Сесиль. Нужно ли было ждать, пока она подрастет, чтобы затронуть эту тему? Да, лучше подождать. Сейчас она слишком мала. В среду днем, как всегда, Камилла повела Анну в кукольный театр в Люксембургском саду; театр был полон, возбужденные дети радостно вопили при каждом появлении Гиньоля, Нафрона и Мадлон[204]. Сидя во втором ряду, Анна равнодушно наблюдала за зрелищем. Камилла спросила, понравился ли ей спектакль, девочка ответила: «Не очень». Купив две сахарные вафли, Камилла протянула одну Анне.

– Спасибо, мама.

Они сели на скамейку.

– Знаешь, Анна, я ведь не твоя мама. Понимаешь, что я хочу сказать? Твоя мама – Сесиль, ты помнишь ее?

Анна прожевала кусок и повернулась к Камилле.

– Нет. Кто это?

– Ну как это «кто»? Сесиль… Не говори мне, что ты ее не помнишь.

Анна продолжала смаковать вафлю. Камилла не могла понять, насколько девочка с ней искренна. Она смахнула с ее носа и подбородка крошки сахара.

– Спасибо, мама.

Они ушли, взявшись за руки. Камилла уже почти два года заботилась об Анне и, наблюдая за ней, убедилась, что эта маленькая девочка никогда не лжет и не умеет уклоняться от ответов. Она пришла к убеждению, что Анна забыла Сесиль, стерла из памяти воспоминания об этой ненужной женщине, как избавляются от громоздкого предмета, который мешает жить. Проблема заключалась в том, что если Анне удалось выкинуть Сесиль из головы, то Мишель и Камилла думали о ней постоянно, задаваясь вопросом: «Что делать, если она вернется?»

Впрочем, поживем – увидим.

Оставалось непонятным – да и никто и не пытался это объяснить, – почему Анна никогда не звала Мишеля «папой», а только по имени, хотя любила его как отца. Но ее сердце покорил другой мужчина. Она восхищалась Джимми, лучшим другом Мишеля, и его отвратительным персонажем – англичанином в фильме «Тьерри-Сорвиголова». Джимми невероятно эффектно умирал в предпоследней серии; потом он сыграл Карно[205] в драме о Комитете общественного спасения – сцена его ссоры с Робеспьером у всех осталась в памяти, на него градом посыпались новые предложения. Он уже смирился с мыслью, что внесен в список телеактеров и никогда не сыграет на большом экране, как вдруг ему предложили роль комиссара Монтеня в полицейском сериале нового типа, который с трудом пробивался на телевидение, поскольку все тогдашние звезды отказались в нем играть. А Джимми согласился, увидев в этом неприкаянном персонаже отголоски собственной жизни. У Монтеня по вине лихача-водителя погибла жена; он хромал, порой пил по-черному, был вспыльчив, ворчлив и любил приврать. В первый же день съемок Джимми внес свой личный вклад в сценарий: обнаружив труп бухгалтера перед открытым сейфом, он быстро перекрестился. Он повторял это жест всякий раз, как прибывал на место преступления, не скрывая своего сострадания к жертвам, не вынося черствости, свойственной сыщикам, привычным ко всему. По сценарию не предполагалось, что этот вспыльчивый и крикливый коп, который пренебрегает хорошими манерами и уголовно-процессуальным кодексом, понравится широкой публике и удержит ее внимание больше чем на один сезон, но после того, как первая трансляция прошла с оглушительным успехом, ОРТФ[206] подписало с Джимми эксклюзивный контракт и увеличило количество серий с четырех в первый год до восьми – во второй и до десяти – на все последующие годы. Закончив с этим сериалом, Джимми начал сниматься в мыльной опере и еще в одном-двух проходных фильмах. Он не переносил простоев! Ему требовалось постоянно быть в работе. Чтобы не думать. Чтобы не напиваться.