* * *

Алжир избавился от восьмисот тысяч французов; теперь там оставалось несколько десятков стариков, которые отказывались уезжать, считая, что им слишком поздно начинать новую жизнь, тем более что они родились здесь, под этим чистым небом, и ждали того дня, когда навеки воссоединятся на кладбище со своими женами или мужьями. С каждым годом их становилось все меньше; они жили на свои скромные пенсии, некоторым удалось получить алжирское гражданство, а все остальные старались жить незаметно, и новые соседи просто забыли о них. Два-три раза в год – на Рождество, в Вербное воскресенье и на Пасху – они вспоминали о своих корнях и, поднявшись на холм, собирались на мессе в соборе Пресвятой Девы Африканской: собирались потихоньку, с должной осмотрительностью, чтобы не оскорбить государственную религию. В этих случаях огромная базилика немного оживала; малочисленность прихожан только сильнее сближала их, давая ощущение, что они, словно первые христиане, прославляют свою веру среди враждебного мира; по окончании каждой службы все обменивались сердечными поцелуями.

Розетта не была убежденной католичкой: у нее имелись претензии к Римской церкви за то, что та проповедует принцип мужского доминирования, а женщинам навязывает роль покорных супруг и домохозяек. Однако, несмотря на это фрондерство, ей приходилось считаться со своим происхождением, и в первый же год знакомства на Рождество она потащила Франка пешком на церковный холм, потому что автобус отменили; вдобавок Шарли не захотел оставаться один и увязался за ними. Для каждого из троих Рождественская месса стала традицией, но по разным причинам. Франк видел в этот ритуале религиозные пережитки и предрассудки, но в то же время он искал в нем успокоения. Вначале месса казалась ему невыносимо длинной. Фуко провел здесь долгое время и оставил шесть благодарственных табличек, повод для которых так и остался неизвестным. Причина его обращения к Богу всегда была для Франка загадкой. Что могло подтолкнуть человека в расцвете сил оставить мир и посвятить свою жизнь настолько смутной идее? Обрел ли он истину в бедности и в умерщвлении плоти? Погруженный в эти размышления Франк закрывал глаза и зачарованно слушал монотонное пение на церковной латыни; потом поднимал глаза к тускло освещенным сводам и чувствовал нисходящее на него умиротворение.

А для Розетты эта церемония была неотъемлемой частью детства. Только и всего. На какое-то мгновение она снова становилась счастливой маленькой девочкой, которая не задается вопросом о своем месте в обществе, а просто чувствует, что ее вера становится еще сильнее. Она глубоко переживала мученическую смерть Христа и буколический характер его рождения, которое уже предрекало Голгофу. Что же касается Шарли, то он был очарован фигурками вертепа, елкой и рассказом Розетты о Рождестве.