Но балы-маскарады не перевелись и в то грозное время: так же, как в предшествующие два столетия, кружились вальсирующие маски, заводили знакомства, флиртовали, интриговали.

«Выходили в зал из передней какие-то ангелоподобные существа в голубых, белых, розовых платьях, серебристые, искристые; обвевали газами, веерами, шелками, разливая вокруг благодатную атмосферу фиалочек, ландышей, лилий и тубероз; слегка опыленные пудрой их мраморно-белые плечики через час, через два должны были разгореться румянцем и покрыться испариной; но теперь, перед танцами, личики, плечи и худые обнаженные руки казались еще бледней и худей, чем в обычные дни; тем значительней прелесть этих существ как-то сдержанно искрами занималась в зрачках, пока существа, сущие ангелята, образовали и шелестящие и цветные рои веющей кисеи; свивались и развивались их белые веера, производя легкий ветер; топотали их туфельки. Раздавались звонки.

Бодро в зал из передней входили какие-то крепкогрудые гении в туго стянутых фраках, мундирах и ментиках – правоведы, гусары, гимназисты и так себе люди – усатые и безусые, – безбородые – все; разливали вокруг какую-то надежную радость и сдержанность. Неназойливо они проникали в блестящий газами круг и казались барышням гибче воска; и глядишь – там, здесь – пуховой легкий веер начинал уже биться о грудь усатого гения, как доверчиво на эту грудь севшее бабочкино крыло, и крепкогрудый гусар осторожно начинал с барышней перекидываться своими пустыми намеками; с точно такою же осторожностью наклоняем лицо мы к севшему невзначай нам на палец легкому мотыльку. И на красном фоне золототканого гусарского одеяния, как на пышном восходе небывалого солнца, так отчетливо просто выделялся слегка розовеющий профиль; набегающий вальсовый вихрь скоро должен был превратить слегка розовеющий профиль невинного ангела в профиль демона огневой»[646].

Маскарад обнаруживает свою способность к зловещим превращениям: невинного ангела – в огненного демона, бальное сообщество – в митинговую лавину, бальный этикет – в тайные знаки заговорщиков, домино в багровом атласе – в лужицу крови, струйку конфетти – в выпущенный из пистолета заряд, маски и паяцы – в их тень. И все как один посетители бала остерегаются домино в кровавом атласе: «Красный цвет был эмблемой Россию губившего хаоса»[647].

Балы, как и весь город, как и вся страна, чреваты потрясениями: атласное домино цвета крови распугало всех посетителей, тревожная атмосфера скандала разогнала всех по домам. Призрак бомбы мутит разум. Оставаться в бальной зале страшно.