— Ты что… Забыл собственного сына? Он собирается взять отпуск на несколько дней и приехать с детьми и Гизелой — это, с твоего позволения, твоя невестка.

Мое раздражение принимало угрожающие формы. Меня раздражало, что наша футбольная команда снова проигрывает, меня раздражало, что я глотаю кофе и не могу справиться с яйцом, что мне не удается найти связь между рабочими гипотезами, меня раздражало, что я все время думаю о Конце и с позавчерашнего дня забочусь о чужих детях больше, чем о собственных, меня раздражало, что Герта смеется надо мной, меня раздражало в это утро буквально все; я возмущался и, скомкав газету, обругал наших защитников, которые слишком много пьют, пьют независимо от того, выигрывают они или проигрывают, а заодно и наших дураков актеров: «Вы читали Брехта?»

Но Герта прервала мои мысли.

— Послушай-ка, бургомистр, — сказала она, — я ведь все вижу. Меня не проведешь. Вот уже сколько дней тебя что-то мучает. Ты не спишь. Потерял аппетит. Мне кажется, тебе надо отдохнуть, необходимо даже.

— Во-первых, — возразил я, — оставь это дурацкое «бургомистр». А во-вторых, что касается отдыха, то скоро мы будем отдыхать так долго, как тебе и не снилось.

— Что ты имеешь в виду?

— А что ты скажешь, если меня освободят от работы как освободили секретаря горкома?

Жена молчала. И лишь немного погодя сказала:

— Смотря за что. Член партии — это не должность, партийная работа — не обеспечение жизни. А какую-нибудь работу мы всегда найдем. А ты-то сам уверен, что тебя следует освободить?

— Не знаю… Со вчерашнего дня ничего точно не знаю.

Потом приехал Конц. Он сам вел служебную машину. Он уже звонил Кобленцу, сговорился с ним и теперь просил меня показать дорогу.

— Ты водишь машину?

— Нет.

— Тогда слушай. За сто метров до каждого угла говори мне, куда сворачивать: направо или налево, только не жди, пока я выеду на перекресток. И еще следи за дорожными знаками: там, где проезд запрещен, висит «кирпич». Знаешь, что такое «кирпич»?

— Ты, Конц, меня совсем за дурака считаешь. Уж не вообразил ли ты, что я жил еще при почтовых каретах?

Я заметил, что он на секунду оторвал взгляд от дороги и внимательно взглянул на меня. Видимо, понял, что о почтовых каретах я сказал в переносном смысле. Во всяком случае, в его глазах промелькнуло удивление. Вечером, когда я вернулся, Герта сказала, что в этих глазах ей почудилось что-то угрожающее, только взглянула и сразу увидела в них что-то угрожающее. Человек с такими глазами смотрит на тебя, как на пустое место, такому все равно, стоишь ты на его пути или нет. «Бабья болтовня», — сказал я ей, тогда я имел право это сказать. Как обманчиво первое впечатление. Конц не выставляет себя напоказ. Он очень сдержан и, прежде чем сказать какое-нибудь слово, десять раз обдумает его; конечно, он прячется за своими глазами; черт его знает, почему они у него такие.