— В лесу курить воспрещается.

Петер смотрит на меня, словно я какое-то чудище, бросает сигарету в ближайшую лужу, сигарета гаснет, зашипев, а Петер отводит от меня взгляд. Теперь он неотрывно глядит перед собой в землю; сначала я думаю, он подсчитывает лепестки на хилых ромашках, потом предполагаю, что он считает в уме; наконец понимаю: он ничего не видит и ничего не подсчитывает, а просто уставился вниз, словно перед ним огромная черная, бездонная пропасть.

Бог ты мой, думаю я, что же здесь случилось?

И решаю с места не сойти, пока не раскрою тайну. Неторопливо и демонстративно ищу себе удобное сиденье — этот пень слишком низок для меня, этот слишком сырой, наконец я нахожу какое-то старое оцинкованное ведро без ручки, с шумом опрокидываю его и устраиваюсь поудобнее.

Все это должно означать: не сомневайся, у меня есть время, я могу и подождать!

Но для Петера я теперь пустое место. Так сидим мы на двадцатиметровой глубине, на дне котлована, небо укрывает нас своей тишиной, лишь изредка сверху, из леса, сюда залетит заблудившийся жесткокрылый жук и, почувствовав под собой глубину, шлепается в испуге. Плутон вздрагивает, но не от страха, а исключительно по привычке быть настороже. Вдобавок его мучает позыв к чиханию, вероятно, это место напоминает ему о прошлогодних назойливых волосках пушицы. Так безо всяких перемен проходит довольно продолжительное время.

Наконец Петер вздыхает в третий раз. Теперь это выглядит так, словно он просыпается от глубокого сна; он встает, потягивается, так что трещат суставы, глубоко переводит дух и снова садится, весь поникнув. Я уже думаю: сейчас он опять уставится в одну точку. Но я ошибся. Глаза Петера смотрят не в пространство, теперь его взгляд направлен на меня, на меня и на собаку, на небо, на ромашки и на противолежащий склон котлована, взгляд его скользит вверх и вниз по водосточным желобам и наконец опять останавливается на мне.

— Знаешь, — говорит Петер, — я просто удрал.

Плутон дважды с паузами чихает, и, когда он собирается чихнуть в третий раз, я уже до некоторой степени справился со своим удивлением. Вот тебе и Петер! Он просто удрал. Как же так? Может, он был арестован? Значит, я обязан бежать и привести полицию?

Но все это вздор. Во-первых, его никогда никто бы не забрал, и уж никак не полиция, ведь он не занимается нечистыми делами. Во-вторых, даже если бы он и занимался нечистыми делами, я все равно никогда бы его не выдал! За курение в лесу я мог бы на него заявить… и только… Как я сказал, Петер — каменщик, он из нашей деревни. Конечно, он способен накуролесить, но не настолько, чтобы ему пришлось прятаться. Как это все понять?