Мы быстро шли по улицам. Фасады, несмотря на то что их совсем недавно красили, опять стали серыми. В витринах поблескивало солнце. Нам встретилось лишь несколько гуляющих горожан. В конце недели люди всегда стремятся выбраться за город. Голубая полоска неба над рядами домов даже по воскресеньям была затянута дымом. Это дымили паши заводские трубы. Пахло серой. Очевидно, ветер дул с юга, оттуда, где расположен химкомбинат. Нужно заняться очисткой воздуха, очисткой рек, всего города. И перед моим мысленным взором вставали многоэтажные дома, построенные прямо в лесу, а вокруг простирались цветущие дали. Куда это мы? Мы чуть не бежали по узеньким улочкам. Все дальше и дальше от Рыночной площади, где мы оставили нашу машину, и наконец уткнулись в железную дорогу. Конц несколько раз заглядывал в карту города и вслух повторял названия улиц, будто заучивал их наизусть. Он шел быстро, и мне нелегко было поспевать за ним. Иногда он останавливался, рассматривал здание, требовал от меня объяснений и карандашом наносил на карту знаки: крестики, кружки, цифры.
Время подошло к полудню, и, когда мы, перейдя ленту железнодорожных путей, вышли наконец в чистое поле, Конц сказал:
— А вариант и правда хорош. Рядом с железной дорогой улицы застроены лишь по одной стороне. Мы сэкономим деньги. Меньше придется сносить. Да и время станет нашим помощником… Кобленц… Кобленц… — Казалось, он вслушивается в звучание этого имени. Вдруг он повернулся ко мне: — Знаешь, Карл, почему я тебе завидую?
Нет, не знаю. Я покачал головой. Завидует мне. Но почему?
— Потому что у тебя позади десять, а не то и двадцать лет — срок достаточный, чтобы изучить людей в этом городе, их нужды, их проблемы.
Я взглянул на него. Мне показалось, что вот сейчас разгадана последняя загадка, загадка, именуемая Концем.
— Вернер, — вдруг вырвалось у меня, — Вернер… Я вот что хотел спросить. Ты всегда об этом умалчиваешь. Разве ты не женат, разве нет у тебя семьи?
— Год назад, — сказал он, — она умерла. Во время родов. И с тех пор… Ты, наверно, поймешь меня. Я не могу забыть свою жену.
Иоахим Новотный. Петрик охотится. (Перевод Е. Приказчиковой)[11]
Иоахим Новотный.
Петрик охотится.
Только никому ни слова! Плохо мне придется, если лесник узнает что-нибудь. Он и без того все время следит за мной, с тех пор как кто-то обломал в заповеднике верхушки сосенок. Восемнадцать деревьев попортил. Но это не я. Я никогда бы не стал калечить деревья — мне хорошо в лесу, недаром я целыми днями слоняюсь там в каникулы. Лесник, ясно, видел меня не раз, вот он и хочет свалить на меня это дело с обломанными верхушками. Но доказать-то он ничего не может. Так ему и сказал мой отец. И даже фрау Грайнер, директор школы, заступилась за меня. Петрик не мог это сделать, сказала она, он, правда, мальчик озорной, но природу любит, взгляните, по биологии у него «отлично» и… И лесник ушел. Поверить он, конечно, не поверил. Это было видно по его лицу.