По радио он получает сообщение о том, что аварийный радиобуй, сигнал которого получила Служба береговой охраны, сработал случайно. Но ложная тревога изрядно разволновала всех нас. Марк озабоченно слушает свежий прогноз. Безликий механический голос правительственных служб сухо оповещает нас: «…штормовое предупреждение. Ветер юго-восточный порывами до тридцати метров в секунду. Высота волн до шести метров…»

Марк сокрушенно качает головой и жалуется, что терпеть не может ненастную погоду.

– К ней невозможно привыкнуть: чем старше становишься, тем больше ее ненавидишь. Исполинские волны, убийственный ветер и клочья пены в воздухе…

– Будто в другой мир попадаешь, – добавляет Кел, который принес Марку бутерброд.

Он называет всего два преимущества плохой погоды: во-первых, можно с головы до ног упаковаться в непромокаемый костюм и, во-вторых, если шхуна утонет, ее не надо чистить.

– Работа рыболова сродни тюремному сроку с той лишь разницей, что здесь можно утонуть, – добавляет он.

В мире немало рисковых занятий. Водить автомобиль, например, довольно опасное дело. Но сравните: машина разбивается в считаные секунды, а попавшее в шторм судно тонет после долгих часов отчаянных усилий и ужаса, который подобен дикому зверю, загнанному в клетку ваших ребер.

Вид у Марка усталый, он щелкает выключателем радиоприемника и решительно произносит: «Пора возвращаться». Высунувшись из окна рубки, капитан объявляет, что мы направимся в порт, как только выберем все ярусы. После этого он по электронной почте сообщает своему покупателю на острове Кадьяк, что мы планируем быть в порту завтра днем.

Нам предстоит собрать все снасти. Это означает, что рабочий день, который начался в четыре часа утра, закончится далеко за полночь. Но никто не ропщет. Указания здесь воспринимают без лишних сантиментов. Столкнувшись с необходимостью провести почти сутки на ногах, да еще в тяжелых погодных условиях, Тим бросает:

– Ну и к черту! Мы такое уже не раз проделывали. Справимся.

Теперь очередь Марка работать багром у подъемника – размахнулся, ударил. Время от времени он снимает с крючка нетронутую наживку и швыряет ее терпеливо выжидающим птицам. Одного из глупышей подхватывает сильным порывом ветра и сносит прямо к судну, он зависает в воздухе так близко от Марка, что тот отгоняет птицу багром. Пока мы поднимаем на борт очередной ярус, я наблюдаю за глупышами, которые расхаживают по крыше рубки, и не устаю восхищаться тем, какое влияние голод и суровые условия имеют на все вокруг и как, проверяя жизнь на прочность, они в то же время рождают красоту. Птицы летают, потому что спасаются от хищников и добывают еду. Деревья тянутся к небу, потому что яростно соревнуются друг с другом за свет. Всему живому нужен стимул, чтобы двигаться вперед. Нам всем необходимы испытания, которые закаляют и формируют нас. В блаженной невесомости космоса мышцы космонавтов быстро слабеют, и это еще раз доказывает: без опоры под ногами, без умения подчинять себе те силы, что удерживают нас, мы не сможем расти и развиваться. Рай без тягот и боли, каким мы его себе представляем, – там все дается легко, там нет необходимости за что-то бороться, там не грозит никакая опасность или горечь утраты и наши усилия ничего не меняют, – в таком раю мы никогда не познали бы красоты птицы, стремительного движения дельфина, любви ребенка, свойственных человеку сострадания, ума и изобретательности. Мы едва смогли бы существовать в такой благодати. Наш разум потихоньку слабел бы, а мы сами чахли и увядали бы от ничегонеделания, пока и вовсе не исчезли бы. Да будут благословенны наши враги и противники. Вот он, великий парадокс человеческой природы: нам не выжить без того, что нас убивает. Если бы ничто не угрожало нашему существованию, нас, возможно, и вовсе не было бы.