– Ничего не значит. Протокол составим, тогда будет что-то значить. А пока – просто задержание.

– Почему задержание? За что? На каком основании?..

– Следователь объяснит.

– А вы кто?..

– Ты нормальная, да? – вступает бородатый. – Опергруппа, сказали уже.

Перед лицом у меня оказывается пластиковый бейдж в руке усатого. Читаю…

– СНК? Наркоконтроль?!

– Вот именно.

– А при чем тут?..

– Это тебе лучше знать, при чем тут наркоконтроль. – Усатый убирает бейдж и смотрит на меня, наклонившись вперед и вывернув шею, – смотрит с открытой неприязнью, даже с брезгливостью. Вблизи вижу, что свои идиотские усы он носит, чтобы скрыть шрамы от операции, – должно быть, родился с волчьей пастью.

Так… Ника, великая и ужасная, крутая Ника! Думай, что делать! Как выбраться? Как остановить эту машину? Как заставить их отпустить тебя? Думай! Там Алеша, там Мария. Там жизнь и смерть. Там все решается, висит на краю пропасти – сейчас!..

Усатый опять отворачивается к окну.

Влетаем в тоннель – в пунктир темных провалов и вспышек желтых фонарей.

Думай! Что им сказать? Упросить? Разжалобить? Разыграть какой-нибудь припадок?.. Да видели они всё это!.. Начать заигрывать? Ха! Ты смешная, Ника!.. Припугнуть?.. Может, рассказать про Марию, про то, что речь идет о ее сыне? Не поверят. А если они слышали про Марию в новостях? Да какой там! Радио и сайты, которые могли о ней сообщить, для этих парней – либеральная помойка. А если даже и слышали, она теперь – враг. Даже хуже врага – перебежчица. И эти только обрадуются возможности сделать ей зло… Ника, ну же!.. А что тут придумаешь? Если и можно что-то сделать, то только откупиться! Господи! Чем? Чем ты откупишься?! Это же наркоконтроль! Статья два-два-восемь. От восьми лет и выше. Наверняка тут речь идет о миллионных откупах!.. Ника, думай, тупая шалава!.. Тебя ведь уже заметали за наркоту. Точнее, не тебя, а Дэвида. Помнишь – лет пять назад, в бухте Халонг?..

И чего нас понесло в этот Вьетнам! И зачем только Дэвид вздумал курить косяк прямо в арендованной лодке! И наш лодочник, тихий, маленький вьетнамец, тут же сдал нас – помяукал что-то в телефон, глядя на нас с умильной рожей, и на берегу нас уже ждали трое полицейских – таких же плюгавых, как и все местные, в таких же, как у всех, соломенных колпаках и в какой-то смешной скаутской форме. А дурень Дэвид еще пытался качать права, и не давал им обыскать рюкзак, где лежал пакет с травой, и орал на них по-английски. И если бы не мой российский паспорт, гнить бы нам до сих пор в какой-нибудь ханойской яме с крысами. Или – только Дэвиду. «Рюссе, рюссе, нга, – лопотали полицейские и отталкивали меня, – рюссе, гоу хоум». А сами уже доставали наручники для Дэвида. А я хватала их за руки и причитала: «Ноу, гайз! Хи из май хазбенд. Ноу! Пожалуйста! Сиву-лонг-чо! Раша, Вьетнам, тинь-бан, дружба! Америка из шит!..» И прокатило! Они забрали только Дэвидов настоящий «Патек Филипп», и мои китайские «Радо», и дешевый кулон с белым опалом, и еще баксов триста-четыреста. Ну и траву, само собой… И что? И зачем ты сейчас об этом вспомнила, идиотка? Скорей всего, это были никакие не полицейские – обычные разводилы. Да и хрен с ними! В любом случае сейчас и тремя «Патек Филиппами» не откупишься!.. А вспомнила ты это, потому что боишься. И не за Алешу и Марию. За себя. А Дэвид – твоя обычная внутренняя защита, ты всегда цепляешься за него, когда тебе плохо…