Возвращается бородатый ваххабит. Приводит двух парней бомжеватого вида. Они остаются стоять у дверей. Усатый отрывается от писанины, говорит:

– Так, Фомичева. Это понятые. Сейчас мы тебя обыщем в их присутствии. Встань.

Обыщут? В животе появляется колючий холод. Как это они будут меня обыскивать?.. Ваххабит берет за локоть, заставляет встать. Сразу же уверенно лезет в карман моей робы и достает прозрачный пакетик, туго набитый какими-то белыми пилюлями.

– Твое? – спрашивает усатый.

– Что?.. Что это?.. Нет, не мое, конечно!

– Я так и думал, – гнусавит усатый. – Понятые, подойдите, распишитесь.

Бомжеватые типы подходят к столу, чиркают что-то в бумажках и молча выкатываются из кабинета. На этом обыск заканчивается.

Ваххабит снимает с меня наручники. Но только затем, чтобы перецепить их вперед.

– Фомичева, подойди, распишись. – Усатый пододвигает листки на столе и кладет сверху ручку.

– Ничего подписывать не буду. Дайте позвонить. Вызовите адвоката. – Я отступаю назад и опять сажусь на стул.

– Какой тебе, на хер, адвокат, – брезгливо кривится усатый. – Американского кина насмотрелась? Это задержание, чтоб ты понимала. Тут адвокатов не бывает. А не подпишешь – это уже отказ сотрудничать. Усугубление. А тебе и так хорошо светит. Чтоб ты понимала.

Пакет с белыми пилюлями валяется на столе.

– Вы ошиблись, ребята, – говорю я.

– Чего это «ошиблись»? – с издевкой говорит усатый.

– В нашем хосписе таких пилюль не бывает. Все препараты в ампулах.

Пару секунд усатый и ваххабит смотрят друг на друга и вдруг разом начинают ржать.

– Ты нас поймала, – давится от смеха усатый. – Прижучила, нах! Как же мы облажались!.. Да класть мы хотели, чего там есть в твоем хосписе. И класть на то, кто ты есть сама – лепила или купчиха… Короче, кончай цирк, Фомичева. Иди, подписывай.