– Э, ладно тебе, Влад, – это голос ваххабита. – Хочешь, чтоб она тут наделала со страху?..

Слышу, что усатый не то зафыркал, не то захрюкал, со скрежетом двинул стул и плюхнулся на него.

– Девушка, давай не бойся. Он шутит. Найдем тебе камеру… Подойди еще сюда, стань тут, фотографию твою сделаю. – Ваххабит подводит меня к стене, на которой висит доска-ростомер, в руках у него маленькая фотокамера. – Давай смотри на меня… Так, давай волос тебе поправим. – Он пятерней убирает мне волосы с лица.

Стою у стены, стараясь унять дрожь. Коленки ослабли так, что хочется сесть на корточки. Живот схватывают отвратительные, стыдные спазмы. Прижимаю к животу руки в наручниках.

– Так, девушка, теперь набок становись, смотри туда, на окно…

Краем глаза вижу, что усатый сидит, навалившись на стол, уронив голову на руки, не шевелится.

Ваххабит подходит к столу и жмет на кнопку сбоку под крышкой. Откуда-то издалека доносится звонок. Через минуту является дистрофичный паренек в полицейской форме, которая велика ему размера на три.

– Отведи в ИВС, – говорит ему ваххабит и, наконец, снимает с меня наручники… Нет, опять перецепляет назад. Да чтоб вас!.. Паренек берет меня за локоть и ведет по коридору. Проходим решетчатую дверь и идем вдоль камер. То, что это камеры, я понимаю сразу – потому что все двери железные, с трафаретными номерами и одинаковыми надписями: «Закрывай на два оборота». Наконец останавливаемся.

– К стене лицом, – говорит мой провожатый и отпирает дверь. – Заходи!

В камере вижу четыре койки, стоящие вдоль стен. К моему облегчению, все они пустые, в камере – никого. Конвоир снимает с меня наручники – ох наконец-то! Ни слова не говоря, уходит. Закрывая дверь, щелкает замком два раза – по инструкции.

Окно в камере забрано изнутри железной сеткой. Койки без спинок – примитивные железные лавки. На них лежат свернутые тощие матрасы. Сажусь на ближайшую койку. Меня жутко знобит – то ли от пережитого страха, то ли опять начинается та же непонятная лихорадка. Обхватываю себя руками, трясусь так, что лязгают зубы. Пытаюсь завернуться в матрас, согреться…

Щелкает замок. Входит тетка в униформе, в пилотке, нахлобученной поверх рыжей завивки. Приносит одеяло, подушку, простыню, кладет возле меня на койку. Несколько секунд стоит надо мной, пристально смотрит. Поднимаю глаза. Тетка – вся рыжая, веснушчатая. Разглядывает мое лицо.

– Тебя били?

– Чего? – не понимаю я.

– Ничего, – говорит тетка. – А почему без обуви?

– Слетели.

Тетка равнодушно кивает и уходит… Зачем она спрашивала? Зачем?.. С каждой минутой – все абсурднее, все невозможнее. Где я? Что теперь? Моя жизнь сломана? Вот так легко и просто – раз, и сломана? У меня больше нет моей жизни?.. Черные руки, серые стены, грязный матрас, дверь, закрытая на два оборота, сортирный уголок за низкой загородкой. Мне очень нужно туда. Но нет сил встать и сделать три шага. Сижу и трясусь – жалкая, униженная, великая и ужасная Ника, до смерти перепуганная каким-то жлобьем.