Впрочем, вряд ли можно было бы утверждать, что полемические сочинения, подобные упомянутому, могут быть исполнены настоящей философской глубины. Однако в любом случае стоит упомянуть о Манегольде Лаутенбахе. В своей «Книге молитвенного стояния» («Liber ad Hebehardum») в возникших разногласиях по поводу низложения Генриха IV он становится на сторону папы. С точки зрения Манегольда, дурные властители вполне справедливо могут быть отлучены от церкви и низложены, при этом он недвусмысленно утверждает, что считает Генриха IV именно таким правителем. Самое интересное здесь, однако, то, что в его представлении король как бы заключает договор с народом. Если же король не в состоянии соблюдать законы, обусловленные данным соглашением, он теряет какое бы то ни было право управлять народом дальше, и его можно низложить. Сам Манегольд – сторонник наделения папы правом низлагать властителей. Тем не менее, факт остается фактом – сам договор между правителем и его народом им допускается[317].

Эта теория управления, основанная на договоре между королем и народом, едва ли в точности соответствовала провозглашаемым от лица папы декларациям. Также она не соответствовала теократической концепции общества. Вместе с тем нет особых трудностей в выяснении ее происхождения. Ведь очевидно, что человеческое сообщество связывает определенные надежды с монархом и образом его правления. Действительно, общество может быть представлено уповавшим на короля как на лицо, облеченное властью, дарованной ему Богом. Но если король не выдерживал испытания властью, то наместника Христа можно, оказывается, представить единственным лицом, обладавшим правом увещевать монарха, а в случае необходимости даже смещать его. Однако, учитывая тот факт, что общество связывает с монархом определенные надежды, – например, оно желает, чтобы властитель не попирал традиций своей страны и законодательные акты своих предшественников, – то нет ничего удивительного в том, что писатель говорит о договоре между народом и королем.

Всеобщим являлось следующее убеждение: всякая законная власть, включая и власть отца как главы семейства, дана от Бога. Даже теократическая концепция королевской власти осуществлялась и освящалась через церемонию помазания, что служило напоминанием о Ветхом Завете. Конечно же не следует делать вывод, что теократическая концепция королевской власти полностью соответствовала реальной исторической обстановке. В качестве примера мы можем привести Англию. Действительно, там налицо осуществление теократической концепции. Во всяком случае, теоретически монарх здесь являлся скорее источником закона, нежели его субъектом[318]. Однако существовала и феодальная система. Как нам хорошо известно, в 1215 году короля при довольно драматических обстоятельствах призвали к исполнению своего долга перед вассалами. И это указывает, что на практике королевская воля не была единственным фактором в законотворческом процессе. Именно в XIII веке законовед Генри Брэкстон упоминал о короле как о субъекте закона. Феодальная система, с ее встроенной системой контроля над королевской властью, могла свободно сосуществовать с формально признаваемой теократической концепцией, в особенности если сама идея «верховной власти» интерпретировалась довольно широко. Если же оставить в стороне формальное согласие, то понимание монарха как части феодальной системы, наделенного обязанностями, возникавшими в связи с его местом в системе, отличалось от представления о короле как наместнике Христа и источнике личностного закона. Согласно чисто теократической концепции, договор о выполнении обязанностей предоставлялся монарху Богом. В соответствии с феодальными представлениями этими договорными обязательствами он был тесно связан с обществом, во всяком случае с тем, которое представляли знатные феодалы. Более того, поскольку теократическая концепция признавала право неподчинения тирану, то непременно должна была претерпеть изменения.