После тюрьмы Андреева училась в высшем медицинском училище в г. Юрьеве, но заболела туберкулезом и уехала на родину, к родителям, работала статистиком в местном правлении и, казалось, отошла навсег­да от революции.

Наступил 1917 год, революция сама пришла в уездный Сарапул. Взбунтовался солдатский гарнизон, разгромил винный склад, перепил­ся. Погром продолжался несколько дней... Потом на город обрушился красный террор.

Неизвестный журналист стал свидетелем происходивших в 1918 году в Прикамье и Поволжье событий: «Особой жестокостью и зверством отличались чрезвычайки пермская и сарапульская. Са­рапул — исключительно несчастный город. В Сарапуле, как окружном промышленном центре, были расположены главные советские учреж­дения и военные штабы. Военным комиссаром был некий Седельников, молодой человек, самолично убивавший. Еще не вполне развившийся юноша, бывший прапорщик с открытым детским лицом и невинными голубыми глазами, с вьющимися волосами — такое впечатление произ­водил при первом знакомстве уездный военный комиссар, председатель местного комитета партии большевиков Иван Седельников. Но юноша этот не оправдывал своей наружности. Он поражал своей кровожадно­стью и зверством. Выносимые им, как начальником штаба им же органи­зованной Красной гвардии, смертные приговоры, бессмысленные рас­стрелы и пытки в подвалах, производившиеся по его приказам, наглядно свидетельствуют о его ненормальной жестокости. Это был садист...

После свержения Советской власти в Сарапуле в столе Седельникова, в здании Совета, среди различных документов был найден дневник, писанный им с мая 1917 по август 1918 года...

—  Почему я стал большевиком? — задает он вопрос в одном месте своего дневника — и отвечает:

—  Стремление выйти из мелкобуржуазной семьи (он — сын зажиточ­ного сапожника) в крупную буржуазию, чтобы жить в свое удовольствие, ни в чем не стесняя себя, ни в чем не отказывая себе: иметь хороший обед, прислугу, пить тонкие вина и проводить время в обществе и ласках прекрасных женщин. Пусть одурманенные глупцы думают, что я идей­ный работник (таковым меня считают товарищи по партии), я им пока­жу себя, лишь бы власть попала в мои руки...

...Наконец-то я у власти. Я — военный комиссар целого уезда... Со­держание приличное — семьсот пятьдесят рублей в месяц, кроме того, у меня будет все, что я захочу. О чем кричат, надрывая свое горло, эти проходимцы, ничего не пойму, да и понимать не хочу. Ведь и сами они, как признавались во время нашего грандиозного пьянства, когда я был в “сильном пузыре”, мыслят так же, как и я, и дурачат одураченных уже членов. Правительство наше начинает трещать. Впрочем, к черту всю политику. Как хочется мне быть богатым, чтобы хоть несколько дней провести в объятиях и ласках таких красивых женщин, которые прохо­дят мимо моего окна! Я достигну этого! Я буду богат! Только бы скорее уехать из Москвы и покончить с этим глупым съездом (военных комис­саров в Москве летом 1918 года). Там, в родном болоте, я быстро буду богатеть, а будет плохо — устрою авантюру с деньгами, как тамбовский военком. Молодец! Свистнул двенадцать миллионов. Сумею и я — тогда поминай как звали. Уеду туда, где никто не знает меня, переменю фами­лию и буду наслаждаться жизнью».