Незаметно, темными звездными ночами, подкралась на берега Неги осень и прогнала куликов с песчаных отмелей. С северной стороны дунула холодком, брызнула студеными росами и ознобила зеленую листву берез и осинок над бездонными омутами, матовой россыпью позолотила их черного серебра зеркало, чтобы уставшее за лето беспрерывно светить солнце не баловалось на его поверхности бликами, не рябило и не слепило глаз собравшихся к пароходу у Трех кедров.

Теперь кедров осталось и на самом деле только три. Четвертый, поверженный, распилен двуручной пилой и горит в костре так, без особой надобности, из впитавшейся годами мирской привычки палить костры на пристани, чтобы дымом и пламенем показать штурвальному парохода – здесь его ждут. Ждут с самого раннего утра: заранее узнали, что сегодня быть пароходу, одному из последних в текущей навигации. Сколько их еще будет: два? три? А потом вдруг нежданно запуржит, ударит холодом, погонит сначала волну, а затем и шугу, взгромоздит ледяными торосами обскую воду, и замрет, затихнет жизнь на заснеженных берегах. Хорошо горит кедровый ствол, ровным, без трескучих искр, жарким пламенем. И разговоры вокруг идут ровные, без задоринки, не чета весенним: выдохся народ за трудное лето. Да и чему радоваться – осень не весна. Весной гостей встречают, осенью своих провожают – значит, слезы.

На этот раз провожают многих. Учитель труда Осокин провожает свою дочку Наташу в далекое Иваново в текстильный техникум. Длинноногая Наташка радуется и мечтает о красивых ситцевых платьях.

Колхозному правлению пришлось раскошелиться на Ирину Новосельцеву. Небезызвестный нам вечно уполномоченный Кандалинцев да его подсевала Пашка Нулевой в свое время лихо отрапортовали наверх об успехах в разведении кукурузы на пойменной целине. Там, наверху, рапорт пометили толстым красным карандашом «Кремль», аккуратно подшили в папочку и поставили на контроль до времени. А когда время подошло, потребовали отчета и результата – представить образцы выращенной кукурузы на окружную сельскохозяйственную выставку, да чтобы вместе с агрономом и бригадиром. Бригадиров в колхозе имелось целых три: животновод, зверовод и рыбак. Была еще бригадирша доярок – Соня Михайлова. Но кукурузовода взять было негде, кукурузы тем более, а агронома – хоть из Москвы выписывай, не бывало.

Можно, конечно, за ученого агронома Пашку Нулевого послать, и сойдет: с виду умный, авторучку в кармане носит, расческу купил – можно и очки надеть. Опять же слова в простоте не скажет: на любой вопрос – три часа политграмоты, кого хочешь утомит и замучит, а толку не добиться. И поделом бы ему, варнаку, съездить отчитаться за свои рапорты, да боязно – как бы колхоз не подвел, не опозорил. Отрыгнется потом не раз: обойдут проштрафившихся и машинами, и ссудами, и фондами – нахлебаешься. Нет, надо что-то придумывать. Выбрались правленцы на бывшую поскотину посмотреть, что у них на конец лета из кукурузных зерен произросло, да и запечалились: произросла на вскрытой целине лебеда, да чернобыльник, да вредная трава ванчик, да васильки, да осока с овсюгом, да еще... Чего там еще не оказалось – и все это росло и переплеталось между собой. Не оказалось одной только кукурузы.