– Трын-трава, – огорчился счетовод Чулков, – а вот у Ирины Новосельцевой вымахала выше моего роста, и даже початки имеются...

– Вот и пошлем на выставку Ирину с ее кукурузой, вместо ударницы. А Пашку отрядим вместо агронома – для поддержки, – хохотнула Соня Михайлова. Так просто сказала, из озорства, не подумав. Но неожиданно попала в самое яблочко.

– Дело предлагает Михайлова, – вдруг поддержал ее Яков Иванович. – Так и надо сделать.

На этом и порешили. И сегодня Ирина в новом плюшевом жакете бережно обнимает специально упакованный в мешковину пышный выставочный кукурузный сноп с собственного огорода. Ей завидуют: повезло за счет колхоза в город прокатиться. Вроде бы и не по заслугам, не на колхозном поле работала, а в свое удовольствие на личном участке.

Павел Игнатьевич Нулевой, при пиджаке и галстуке по такому важному случаю, подобные разговоры решительно не одобряет: никаких личных огородов ни у кого из колхозников нет и быть не должно, поскольку вся земля колхозная и приусадебные участки даются членам колхозного двора в пользование. А значит, Иринин огород – вовсе не ее, как и кукурузное зерно, которое было выделено ей правлением для политически важного эксперимента. И то, что эксперимент удался, заслуга прежде всего партбюро, правления и его, Пашки, в первую очередь, поскольку он Ирине благоприятствовал и на колхозные работы не отвлекал. А значит, полагается ему за это премия...

– Звезда тебе полагается, Павел Игнатьевич, героя социалистического блуда, – это Колонтаец решил подзадорить заносчивого колхозничка. – Потому что не работник ты, а великий блудник на этой ниве.

– Сам ты блудник! – возмутился Пашка. – Исполнительный лист получил, а теперь уезжаешь – от алиментов бежишь. И Микеша возле тебя такой же бродяга и бабник. Не умеете вы жить, как людям полагается, семьей, с детьми, женами, родней, а бежите по свету как волки-одиночки...

– Семьей, говоришь? – усмехнулся Колонтаец. – А что семья по-твоему, как не волчья стая? Ты когда-нибудь в примаках жил, с тестем и тещей? Не пробовал? А попробовал бы – узнал, от чего волки воют. Хотите, я спою вам? – это Колонтаец адресовал конечно же не Пашке, а молодым, собравшимся вокруг его гитары. Колонтаец поправил на лбу чуб, провел ладонью по струнам и запел, делая вид, что текст песни ему неинтересен:

Колонтайцеву песню приветствовали и возгласами, и похлопыванием по плечу со всего размаха, и поднесением полного граненого стакана – после чего с ним становится неинтересно.

Оставим их с Микешей допивать и допевать, а сами отойдем к мужикам степенным, вроде фельдшера Пластуна и капитана Ермакова, который сызнова объявился и шастает по поселку, всем докучая расспросами и разговорами. Вот и теперь он пристроился к мужикам, которые помаленечку выпивают, шевелят картишками и слушают любимца публики фельдшера, знаменитого мастера занимать застолье и сокращать зимние вечера. Рассказами Пластуна можно заслушаться – и где он только их откапывает! И капитан Ермаков старательно слушает, мотая на свой «протокольный» ус. Предварительно обдуманную затравку для разговора о придурках, вроде Виктора Седых или Миши Тягунова, он сам же осторожно подкинул ожидающей публике в надежде что-нибудь высветить в темном деле их исчезновения, но тема криминального развития не получила: мужики сошлись на том, что Витьку придурком назвать никак нельзя, Мишу Тягунова, хотя и имевшего странности, – тоже, завхозами придурков не ставят. Да и вообще трудно провести черту, которой отделяется дурь от придури. Дурь – это глупость, возведенная в административную степень, в закон писаный и неписаный, но перед которым умные робеют; а придурки – те, что при полных дураках прислуживают, в надежде выйти за заслуги в полные, преклоняются. Умный, по их мнению, это тот, что при власти, при должности, в почете и наградах, в довольстве и сытости. Полный дурак – это тот, что при наградах, но ни власти, ни сытости не имеет, зато полон служебного рвения. Впрочем, случаются и исключения, когда умного не то что от дурака или придурка не отличишь, но можно даже принять и за умалишенного – а это уже статья особая, хуже которой некуда.