– Поди, бабу свою эдак не обнимал? – спрашивал маленький шустрый казачок, облизывая пересохшие губы.

– Да он, верно, с бочкой жил вместо бабы! – подхватил другой, долгий, сутулый, с выстуженным голосом.

– Отдал бы нам любушку-то свою деревянную, – предложил третий, угрюмо взглядывая на купца из-под седых косматых бровей.

– Такой отдаст! Скорей удавится. Аль в вине утонет.

– А давайте, братцы, пощупаем её! С пару-то в самый раз...

Из юрты выглянул Отлас. Строго оглядел казаков и юкагиров. Сплюнув в сторону купца, как бы нечаянно положил руку на эфес сабли.

– Не троньте его. Пустим одного с бочкой. Поглядим, сколь долго проездит...

– Уедет на тот свет.

– Туда ему и дорога, – решил Отлас и оглянулся на других промышленных, толпившихся за его спиной. – И со всяким будет эдак же. Не для вас мы стараемся... Не для вас муки сии принимаем... для державы нашей. Ежели вы с нами не заодно – вон путь, ступайте на все четыре. – И ушёл, суровый, властный, а следом бежал и скулил купец, прося простить его за скаредность и взять в дар эту треклятую бочку.

Шёл, забыв о случившемся, и не заметил, как очутился у крайнего чума, в котором устроили баню. Жарко заполыхали щёки, заколотилось пленённой птахою сердце. Подумал: «Ах, если б Стешка там была!» – воровски таясь, обошёл чум – и едва не наступил на лежавшего на снегу человека. Тот подрыл снег, проделал в бересте глазок и подсматривал за моющейся женщиной, за Марьяной.

– Ааа! – взревел Отлас и пнул лежавшего. Тот перевернулся от пинка, и Отлас узнал в нём Ому.

Юкагир ощерился, вскочил и кинулся прочь. Бегал он скоро, бывало, вскочив с нарты, не отставал от оленей. Но и Отлас был резв на ногу, однако угнаться за юкагиром не мог. А тот мчался, словно олень, и, изрядно оторвавшись, выпустил подряд три стрелы. Одна пробила Отласу парку, лишь тогда он вспомнил про пистоль, выстрелил, ранив юкагира. Но теперь – он понял это, остынув, – гнаться за Омой бессмысленно да и рискованно. У того лук, стрелы. У Отласа, кроме сабли да разряженной пистоли, – ничего. Погрозив юкагиру кулаком, повернул обратно, и ещё одна стрела просвистела мимо уха. «Злобен и быстр!» – подумал Отлас, оценив в Оме мужественного и сильного воина.

Казаки не утерпели, выбили у бочки днище и теперь черпали из неё ковшами. На них с завистью поглядывали издали юкагиры. Потап, будучи виночерпием, прежде чем поднести ковш жаждущему, пробовал из него сам:

- Не отравлена ли? Купчина зловредный. От него всего ждать можно, – объяснял он своим пробы.

– Дак ведь и сам окочуриться можешь!