В межвоенные, да и в последующие годы еще не сложились условия для появления работ, в центре которых находились бы темы, связанные с жизнью простого человека в условиях войны, – его жизнь на оккупированных и на не оккупированных территориях, вынужденное беженство. И лишь пьеса Максима Горецкого «Шутливый писаревич» (в оригинале «Жартаўлівы пісарэвіч»), впервые опубликованная в 1929 г., напоминала о трагедии простого человека, попавшего в водоворот войны: её главный герой – беженец, умирающий по пути в Беларусь. В момент германского наступления на советскую территорию в 1941–1943 гг. публикуются сборники документов, объединенных общей темой «зверства немцев в Первую мировую войну»[1331]. Открывая сборник 1943 г., Е.В. Тарле отмечал, что «ни малейших качественных принципиальных отличий между немецкой военщиной 1914 года и военщиной 1941–1943 годов усмотреть нельзя», просто в нынешнюю войну немецкие захватчики «почувствовали себя почему-то в еще большей безопасности, еще менее рискующими ответить за свои злодеяния, чем их предшественники в 1914 году»[1332].

Первая мировая война стала этапом на пути становления белорусской национально-государственной идеи. Ситуация военной катастрофы с одной стороны, как писал 3. Жилунович, «змяніла характар беларускага нацыянальна-культурнага руху, разбурыла віленскі цэнтр яго і разогнала беларускіх культурнікаў па ўсёй Рассіі» («изменила характер белорусского национально-культурного движения, разрушил его виленский центр и разбросала белорусских деятелей культуры по всей России») [1333], с другой стороны, создала уникальный шанс для артикулирования и реализации идеи белорусской государственности сначала в форме БНР, а затем – ССРБ. Уже в обобщающих работах по истории Беларуси В.М. Игнатовского и М.В. Довнар-Запольского, который писал свою «Историю Беларуси» в первой половине – середине 1920-х гг., нашла отражение тема становления белорусского национального движения в годы войны. Оба они отмечали, что после оккупации западной Беларуси немецкими войсками белорусское движение активизировалось, и в первую очередь это касалось Виленщины[1334]. В то же время Д.Ф. Жылунович считал, что наоборот, «заняцце немцамі заходняй Беларусі і городу Вільні, які быу цэнтрам беларускага нацыянальнага руху, зявілася прычынай, у сілу якой беларускі нацыянальны рух вымушан бый крыху спыніцца» («занятие немцами западной Беларуси и города Вильно, являвшимся центром белорусского национального движения, стала причиной того, что белорусское национальное движение было вынуждено немного приостановиться»[1335]. Но позже он снова активизировался в беженских комитетах в городах Российской империи, ставших его основными центрами. Это мнение, в то время секретаря Белорусского национального комиссариата при правительстве РСФСР, а впоследствии первого руководителя правительства провозглашенной в 1919 г. ССРБ, вытекало из его собственного субъективного опыта беженства, работы в беженских комитетах. Жилунович в своем выступлении на Всероссийском съезде беженцев из Беларуси в Москве сформулировал свое отношение к БНР: «Минское Правительство подобно Украинскому и Финляндскому заискивает перед Германией, и через это теряет уважение – последней. Немцы совершенно не считаются с этими правительствами <…>»[1336]. В этом вопросе, как видим, мнения важнейших участников движения разошлись, и связано это было с различиями в опыте проживания самого периода войны. В годы войны В.И. Игнатовский был в Минске, М.В. Довнар-Запольский – в Киеве, Д.Ф. Жилунович – в Петрограде.