— Я был налетчиком! — вмешался Евтихис. — Воровал у немцев хлеб, бензин, шины.

— А я партизанил в горах, — просто сказал Грипакис. — Все?

— Да. Будьте здоровы, господин Грипакис. — И Андонис отпустил крепыша.

Грипакис остался во дворе, продолжая разговаривать с Фанисом. Подойдя к двери, Евтихис вызвал свою мать. Старуха вошла и без приглашения плюхнулась на стул.

— Как видишь, сегодня у нас дел полно, не до гостей нам. Ты что, поцапалась с невесткой?

— Я узнала, что ты набираешь рабочих. Потому и пришла.

— Ну да? Хочешь пойти ко мне работать?

— Раз я в силах еще…

— Да, моя мать много лет протрубила на ткацкой фабрике, — сказал Евтихис Андонису. — Помнишь, когда я был пацаном, — продолжал он, обращаясь к матери, — ты работала где-то в квартале Колокинту? У меня был тогда еще один младший братишка… В те дни, когда отец получал жалованье, я приносил тебе малыша, и ты выходила из цеха кормить его. Помнишь? Бедняжка-то помер…

— Какая у тебя специальность, тетушка Стаматина?

— Я ткачиха, но была и сновальщицей, и крутильщицей, и прядильщицей… По стуку машины я сразу определяю, какая нить оборвалась. И тут же связываю ее. Никто ловчей меня не менял челнока. Молодых за пояс заткну…

— Мы тебе и так верим, не загибай особенно, — проворчал Евтихис.

— А сколько я буду получать? — спросила старуха.

— Обычное жалованье, сколько положено.

— Мне надо знать. Я не хочу зависеть ни от невестки, ни от этого негодяя, моего старшего сыночка.

— Теперь ступай, у нас дела, — перебил ее Евтихис. — Я тебе сообщу.

Но старуха не уходила.

— Господин Андонис, лучшей ткачихи, чем я, вам не найти. Скажи ему, чтобы он брал людей, которые станут болеть за дело. Чужие будут надувать его, пока он сам не поднатореет. Хоть ты ему и помогаешь, но разве ты можешь торчать целый день в мастерской? В нашей работе много секретов.

— Люди во дворе ждут. Не мешай нам, мать…

Евтихис вызвал Варвару и затем одну из незнакомых женщин.