— Нам надо выяснить…
Фанис и еще несколько человек тут же стали в дверях, никого не выпуская. К ним присоединился и Статис, который вышел во двор посмотреть, что случилось.
— На твоей совести гибель многих людей, — продолжал Грипакис. — Ты помнишь повешенных на площади? А отца того мальчонки, что нашел тебя в бочке? А тех, кого расстреляли после суда? И ты еще смеешь угрожать?
Тодорос, как подкошенный, упал на стул.
— Продолжай, продолжай, ты тоже поплатишься за это, — пробурчал он.
— Ты должен быть благодарен Ангелосу, ведь он тебя спас. Иначе народ растерзал бы тебя! Потом ты признался во всем, рассказал и о повешенных на площади, и об отце мальчика, и о тех, кого упрятали в концлагеря… Ангелос слушал тебя всю ночь. Я, как часовой, стоял в дверях. Теперь ты меня припомнил?
Но, словно пропустив все мимо ушей, Тодорос с трудом поднялся и сказал судье, грозя ему пальцем:
— Знай, твой сын от меня не уйдет…
Господин Харилаос побледнел и схватил за руку Измини. Перед глазами у него все поплыло.
— Я до него доберусь, даю тебе слово… И тогда…
— Ты его не найдешь! — закричала Измини.
Грипакис кинулся на Тодороса, но его удержали Фанис и Иорданис. К ним подскочил Евтихис. Он, как безумный, стал рвать на себе рубашку и вдруг заревел так, что зазвенели стекла:
— Проваливайте все отсюда!
Тут поднялся настоящий содом. Грипакис пытался прорваться к Тодоросу. Евтихис бесновался, Мэри визжала. Над чьей-то головой мелькнул стул, но Фанис успел поймать его на лету.
Кто-то еще вошел в цех.
Человек этот отстранил людей, стоявших в дверях. Те, кто его не знал, поняли сразу, что он имеет какое-то отношение к разыгравшемуся здесь скандалу.
— Постойте! Здесь, кажется, речь шла обо мне?
Шум тотчас умолк. Все замерли. Ангелос! Он подошел к отцу. Смело посмотрел ему в глаза: «Вот и я!» Он казался огромным, колоссальным, он точно заслонил собой всех… Ангелос жив; он такой же, как прежде… Обведя всех взглядом, он обратился прежде всего к отцу.
— Что ты волнуешься? Этот тип не стоит того. Незачем с ним связываться.
Господин Харилаос с трудом держался на ногах. Он оперся на руку Ангелоса. Близость сына согревала старика. Он гордился его отвагой, выдержкой, упорством, силой его молодости. Измини, трепеща от страха, жалась к Ангелосу.