Статис еще раз поднялся наверх. Он дал Измини денег и посоветовал Ангелосу уйти. Оставшись наедине со Статисом, Ангелос рассказал ему, как он очутился в цехе. Когда он увидел Тодороса и услышал крики, он не смог больше усидеть в комнате, а дверь оказалась открытой.

— Когда-нибудь это все равно должно было случиться…

— А что ты теперь будешь делать? — спросил Статис.

— Не знаю…

— Лучше всего тебе уйти поскорей отсюда. Ступай куда-нибудь, а вечером приходи в типографию. Здесь обойдутся без тебя. Скоро соберется народ. Тодорос до сих пор у Евтихиса. Яннис, твой друг, не даст ему выйти во двор, пока ты здесь. Тодорос может донести, и тогда за тобой тотчас явятся. Будь начеку.

Ангелос дошел до двери и вернулся. Долго стоял он у тела отца, один в комнате. На винтовой и парадной лестницах раздались одновременно звуки торопливых шагов. Какие-то люди спешили сюда. А он опять беззащитный, опять в осаде. Всесильный страх разросся у него в душе, подступил к нему со всех сторон, и он почувствовал, как его затягивает водоворот безумия. Он убежал в соседнюю комнату — она оказалась пустой — и, сам не понимая как, очутился под кроватью. Сжавшись в комок, он ждал. До него долетел неясный шепот. Пришла Вангелия, еще какая-то соседка и люди, нанимавшиеся в мастерскую. Измини искала его. Она спрашивала о нем у Статиса, Грипакиса, Фаниса.

— Ушел, — ответили они ей.

— Хорошо, что ушел… — сказал еще кто-то. — Он должен спастись…

Одеяла на постели — на его постели — доходили почти до пола. Через щелку он видел, как мелькали ботинки, туфли. Потом комната вдруг опустела, и остались только словно приросшие к полу ноги Измини. Ангелос постыдился вылезти из своего убежища. А вдруг решат передвинуть кровать? Он умрет от стыда, если его обнаружат… Более нелепое положение трудно представить. Вскоре появилось много запыленных мужских ботинок, женских туфель, бедняцких стоптанных башмаков — и все незнакомых. Выйти было уже невозможно. И он, точно связанный по рукам и ногам, обессилевший, не мог выбраться из этого страшного хаоса и мрака. До него беспрерывно доносился плач матери, точно струя воды бежала из неиссякаемого источника. «Может быть, она оплакивает и меня».

А люди все приходили и приходили; на похоронах не спрашивают, кто вы такой. Коллеги отца, судьи на пенсии, которые чтят правосудие, соседи, женщины из того же квартала. Все говорили о сыне покойного. Никто его не забыл. Может статься, здесь, в доме, находились и полицейские, которые пришли арестовать его. Грипакис беседовал с Измини, вспоминал прошлое. Андонис объяснялся с Евтихисом по поводу происшедшего скандала. «Ты надул нас обоих», — заключил Евтихис. Отовсюду долетал неясный шепот.