— Пошли.

Ангелос поцеловал мать, обвел взглядом комнату, посмотрел на тяжелый письменный стол отца, на старую потускневшую мебель. Они погасили свет в кухне и заперли за собой дверь. Ангелос хотел спуститься по лестнице, но Измини схватила его за руку и потянула наверх.

— Иди, не бойся.

— Они осторожно поднялись на террасу. Сверкали огни города. Было прохладно. Измини отперла чулан и поманила Ангелоса рукой:

— Сюда. Сними ботинки, чтобы не шуметь.

Как только они оказались в темной каморке, Измини расплакалась. Чтобы заглушить рыдания, она спрятала лицо у него на груди. Он не ориентировался в новой обстановке; стоял неподвижно, гладя ее по голове. Измини прошептала, что все для него приготовила: настелила на два ящика доски, принесла матрац и чистые простыни.

— Садись, не бойся. Здесь тесновато, но чисто. Я подмела пол, убрала лишние вещи. — Она позаботилась обо всем: кувшин с водой, хлеб и сахар, полотенце, сухари и две банки молока; ключ будет торчать изнутри.

Окно каморки выходило в глубокий каменный колодец.

— Отсюда будешь спускать мне на веревке вот эту корзину, а я буду класть в нее еду и все, что тебе понадобится. Каждую ночь, полвторого. Хорошо я придумала? Ты побудешь здесь несколько дней, пока мы не подыщем что-нибудь более удобное… — Покончив с наставлениями, она села рядом с ним и сказала: — А теперь мы можем поговорить.

Ангелос хотел обнять ее, — «спасибо тебе за все», — но отдернул руку, потому что в голосе у нее вдруг прозвучали суровые нотки. Он попытался заглянуть ей в лицо, но ничего не было видно, он чувствовал только, что она рядом, нечто осязаемое и в то же время таинственное, как мрак. Его обдавало ее прерывистое дыхание, а острый взгляд пронизывал насквозь, и он не в состоянии был даже пошевельнуться.

— Измини, с каждым днем я люблю тебя все больше и больше. Ты сомневаешься? Это твое право… А я не могу удержаться от этого признания — оно нужно нам обоим…

— Это все слова.

— Конечно, слова, но искренние. Ничего другого я не могу тебе предложить.

— Я никогда ничего от тебя не требовала, всегда старалась уберечь тебя от опасности. Ты знаешь, что я пожертвовала бы своей жизнью ради твоего спасения.

— Но ты так и делаешь. Куда уж больше? Поверь мне, Измини, я чувствую себя больным. Как можно бежать, если ты ранен в ноги?

— А кто требует от раненого, чтобы он бежал?

— Он сам того хочет, он не ждет, когда от него этого потребуют.

Убедившись, что бессмысленно продолжать этот разговор, Измини спросила его совсем другим тоном, строго, как на допросе:

— Где ты пропадал после того вечера?