Веревка, мотаясь из стороны в сторону, опустилась по стене, точно слепой щенок, ползущий наугад. «Я не могу. Пойми меня. Позже».

Тогда Измини, сжав зубы, не дыша, написала: «Все. Уходи». Она привязала записку к веревке и сразу погасила свет.

Необходимая предпосылка всякой удачи — не отступать от намеченной цели. Он имеет теперь дело с многими людьми, ему приходится бывать в роскошных ресторанах, солидных конторах. Он немного успокоился, потому что дела в ткацкой мастерской идут хорошо, и Спирос доволен. Заказы выполняются в срок, и поэтому его векселя пока еще не опротестованы. Спирос заверяет его в своей дружбе, Рапас старается не отпускать его от себя, Лукис обращается к нему за советами по поводу своих новых замыслов. Великая истина: чужой труд — источник наживы. Если ты стремишься создать что-нибудь своими руками, значит, находишься на низшей ступени — ведь кругом столько людей, готовых выполнить для тебя любую работу. «Мой портфель набит идеями, у меня неутомимые ноги и зоркий глаз. Когда-нибудь я взломаю дверь удачи». Ему хочется закричать посреди площади Омония: «Ваши деньги не имеют для меня никакой ценности. Они лишь мера моих успехов, как рукоплескания для актера и ордена для генерала». Но в коммерции, чтобы выиграть бой, нужно быть готовым сдаться в любую минуту. Рынок не терпит героев… На днях Клио рассказала ему, что Буфас вот уже десять лет обещает на ней жениться. То подожди, посмотрим, как пойдут дела, то надо обзавестись сначала новой конторой, то построить фабрику, то получить заем… А теперь она дрожит, потому что он задумал строить вторую фабрику и опять скажет ей: подожди.

Тодорос тоже дружески к нему относится, во всяком случае, делает вид. Однажды вечером он выпил лишнего, и язык у него развязался: «Добрейшее сердце было у того бедняги судьи. Он хотел сделать из меня человека! Пробудить мою совесть — ишь, что задумал! Я было совсем уже решил: пойду ему навстречу и, кстати, отделаюсь от него, а потом, пораскинув умом, сказал себе: не валяй дурака, Тодорос, совесть — подлая штука; будь начеку, с ней свяжешься, так пиши пропало, она тебя оседлает… Сколько раз спасался ты от шальной пули, а теперь сдашься на суд господину Харилаосу? От судьи я бы избавился, но потом что? Чуть ослабишь поводья, и конец. Глаза должны быть всегда зоркими… Если бы я его послушал, то превратился бы в покладистого старикашку, человека с совестью, да просто святого, забросил бы постепенно все дела, и что бы мне оставалось? Только слезы лить… Знаю я эти ловушки и обхожу их стороной. Ведь прямо в яму со змеями толкал он меня…»