— Я тебя ударил?
— Нет, промахнулся.
— Просто я не хотел тебя бить.
— Просто ты косорукий.
Клаус виновато хихикает, затем досадливо машет рукой, отгоняя новую тему, дожить до весны — это очень важно, надо не забыть, а тут я с какими-то глупостями…
— Клаус, не волнуйся, ты говорил про весну.
Старик успокоился и стал снова внимательно смотреть себе под ноги.
— Хочу увидеть траву снова зеленую. Чтобы птичка маленькая прилетела, села возле нас, покрутила головой и улетела. Понимаешь? Вот увижу, что все опять хорошо, и умру.
Клаус оторвал стебель сухой травы, помял в пальцах и положил его себе в рот.
Я не стал кричать: «Клаус, это не едят!» Едят. На взгляд, на звук, на вкус надо пробовать жизнь. Пока глаза глядят, ладонь чувствует и помнишь себя хотя бы двадцать минут. И тогда даже в самом конце может прийти весна.
— Саша, он опять ходит без палочки, мне уже хочется его побить.
— Виктор Васильевич, не обращайте на Максима внимания, он тролль.
— Он ведь навернется опять, и трындец. Папа, ты же умный человек…
— Да пошел ты. Я хорошо себя чувствую сегодня, зачем мне палочка?
— Чем же бить… Ремнем — это отцовская прерогатива. Тапочком? Нет, сложенной газетой — самое лучшее, как кота. Как увижу, что опять без палки… Будет с палкой ходить, чтоб от газеты отбиваться.
Есть вариант обложить все места, где папа любит падать, матрасами. Но где столько матрасов взять? Тем более Котася стопудово посмотрит на них удивленно, понюхает, ничего не учует и решит, что это надо поправить.
Вчера я поймал сползающего папу по книжной полке, он обреченно бормотал: «Падаю, падаю», — а я как раз мыл руки, обкусанные собакой Белкой, облапал папу мыльными руками, но до пола не дал сползти.