Водил Белку к ветеринару, поборолись, подушили вонючих собак, потом сразу повез папу к хирургу, потом в процедурный («выписка! выписка где!»). Сняли швы, я отвел папу в кафе и накормил блинами, выйдя оттуда, немного поспорили, как нужно папу поддерживать, идя по улице. Я настоял на своем и, запихав продолжавшего дискуссию отца и себя в переполненный автобус, повез его домой. Папа наотрез отказывается садиться в такси. Час пик, народу битком, не фига не видно, я одной рукой повис на поручне, другой обхватил папу за живот, согнул ногу как аист, и папа всю дорогу просидел у меня на коленке, благо мне, стоя на одной ноге, даже равновесия держать не пришлось, подпирали со всех сторон.
Однако папа все равно устал и потому рассердился, когда я вел его в одну сторону, назло мне шагал в другую. Кончилось тем, что я взял его за шиворот, как вредного кота («О-о-о! Вот так хорошо!»), и понес домой. Это оказалось действительно очень удобно, папе легче идти, так как он практически висит у меня на руке и только ногами перебирает, а я спокоен, упадет, только если выпадет из куртки, а она застегнута. Если бы не чудовищный вид со стороны, так бы с ним и ходил всегда, но люди не поймут.
Надо подумать, можно ли запускать руку ему под куртку за спиной и вести его как Петрушку, оно, может, со стороны унизительно немного, но идите вы, это очень удобно и практично.
И все было бы хорошо, но прямо у калитки папа вдруг судорожно задергал руками и ногами и потребовал его снять с вешалки, так как тут, перед воротами, у него своя техника безопасности. «Тут есть такая труба, я за нее держусь… нет! Отпусти меня! Я всегда держусь за эту трубу!» Я хотел снова открыть дискуссию, но папа начал скандалить, и я отпустил его воротник, чтобы подхватить сзади.
И именно в эту секунду папа стал заваливаться набок. Трубы на месте не оказалось, хозяйственный Сашка ее вырвал и отнес за дом. Папа поймал воздух рукой и с жалобным криком стал исчезать в темноте. Я царапнул тьму наугад и снова крепко схватил там его за шкирку, но было уже поздно, и мы оба, одновременно позвав на помощь всем известную развратную женщину, повалились прямо в розовый куст у забора.
Я все-таки успел, спиной вперед, поднырнуть под низ, и даже удачно — почти не пострадал, так как шипы впились в куртку, и папа, упав на меня, побиться не побился, но исцарапал себе все лицо.
Один шип прошел в миллиметре от его единственного видящего глаза, прямо по веку. Кровищи опять был ручей, но обошлось.
Когда я облеплял папино лицо ватой, ему, конечно, досталось — за упрямство и склочный характер.