– Брайан, – резко говорит мама, – это не обсуждается. Это мое решение. Ты не понимаешь.

Он проводит рукой по ее волосам и разочарованно оборачивается.

– Ты права, не понимаю.

– У нее будет все остальное, – произносит мама почти с мольбой. – Но я не могу сделать то, о чем ты просишь.

Боль в ее голосе пронзает меня, осколки чего-то бирюзового и надломанного проникают под кожу, скапливаются в горле.

– Никогда? – спрашивает отец.

Мама обдумывает вопрос.

– Может быть, когда-нибудь я поеду снова их навестить. Когда-нибудь ты и Ли поедете с ними познакомиться. Но мне нужно время.

Папа медленно и грустно выдыхает.

– Хорошо, ладно. Когда-нибудь.

Новые цвета.

Маленький ребенок подпрыгивает на чьей-то коленке на знакомом кожаном диване. На другом конце комнаты над черно-белыми клавишами порхают ловкие руки. Гостиная полна пурпурной теплоты, желтой одуванчиковой радости и всех оттенков любви – их не видно, но они совершенно точно там.

Лицо ребенка я узнаю только благодаря фотографиям, висящим в кабинете отца. Это я. Маленькая Ли, дочь Дори и Брайана, в те времена, когда мы втроем еще обожали друг друга, до того как все пошло наперекосяк.

Или все было не так с самого начала?

Мерцание.

Мама стоит на кухне в фартуке. У нее волосы до плеч, и несколько белых прядок покрашены ее любимой хной. Нарезав кусок тофу до половины, она вдруг замирает. Нож выпадает у нее из руки и со звоном падает в раковину. Никого не рядом, чтобы спросить ее, что стряслось. Она одна на кухне – с трясущимися руками и слезами, вытекающими из уголков глаз. Глаз, которые не видят ничего, кроме ножа.

Вспышка.

Мама машет мне, стоя у двери, пока я бегу на желтый школьный автобус, а затем разворачивается и снова падает на диван. Выражение лица у нее такое, словно за ней охотятся привидения.

Вспышка.

Мама стоит в подвале с бутылками оксикодона и жидкого чистящего средства. Она где-то слышала, что проглоченная пища достигает желудка всего за десять секунд. Но сколько времени займет переваривание? И сколько – если говорить о жидкости?