Смита осеклась. «Довольно этой сентиментальной ерунды, — подумала она. Ты не из тех, кто жертвует работой и индивидуальностью ради мужчины. Опасная Индия — феодальная, традиционная, патриархальная — пытается сбить тебя с толку. Ты так долго трудилась, чтобы чего-то добиться в жизни, и сейчас рискуешь все потерять ради мужчины, с которым едва знакома».

Но должно же быть в жизни что-то еще, помимо бесконечной гонки? Что-то еще, кроме самореализации, амбиций, успеха? Что плохого в том, чтобы связать свою жизнь с другим человеком? Неужели пятидесяти лет процветающего капитализма хватило, чтобы начисто стереть все, чему учили восточные философы несколько тысячелетий — что все в жизни взаимосвязано и взаимозависимо и иногда нужно идти на жертвы? Смита вспомнила, как пыталась приободрить маму на сеансах химиотерапии рассказами о своих путешествиях и приключениях. Мама, конечно, всегда гордилась ее достижениями. Но иногда в ее глазах сквозили грусть и смущение, словно за внешней бодростью дочери она сумела разглядеть, как ей на самом деле было одиноко.

Может, есть другие варианты? Ее репортаж о смерти Мины вызвал большую шумиху, а коллеги в редакции зауважали ее еще больше. Шэннон все еще не могла работать. Смита могла попросить Клиффа оставить ее в Индии на несколько месяцев, пока Шэннон не поправится. Она сможет лучше узнать Мохана и будет проводить много времени с малышкой Абру. Ведь Мина именно ее попросила позаботиться об Абру. Мохан тоже это знал. Это потом он уговорил ее, что Мина якобы считала его ее полноправным партнером — но это была красивая ложь, в которую она охотно поверила.

Может, так она сможет дать себе двенадцатилетней, прятавшейся в квартире на Колабе три месяца после нападения, шанс снова ходить по улицам Мумбаи не таясь, с высоко поднятой головой? Шанс осознать, что зря она стыдилась? Шанс вспомнить все, за что она любила Индию, несмотря на все, что было потом?

Они с Моханом могли бы вложить в Абру — в девочку, родившуюся из невозможной любви Мины и Абдула — все хорошее, чем обладали сами, все свое мужество и смелость.

Они бы воспитали ее вчетвером.

Смита попыталась отгородиться от своей неуверенности, своей подозрительности к старой Индии и поверить в смелую, идеалистичную мечту Абдула о новой Индии.