Сципион ни разу не спросил, какие у нас дела в Венеции. Думаю, он просто хорошо помнит нашу беседу с французским офицером и не хочет ничего знать. Иногда лучше оставаться в неведении, чем сгибаться под тяжестью чужой тайны. Однако как-то раз, когда мы вместе красим выцветшие на солнце перила, я все рассказываю сам. Отчасти потому, что без пиратов нам не добраться до тонущего острова, но вообще я просто извелся от волнения: герцог наверняка поджидает нас в Венеции.

Я не жду, что он мне поверит: все это нагромождение алхимии, тонущих островов и шкатулок с секретом звучит довольно завирально. Но Сципион говорит только:

– А ты далеко пойдешь.

– Я? – переспрашиваю со смешком. – Я просто мертвый груз. Если бы не Перси и Фелисити, нас и в живых бы уже не было.

– Ты правда не замечаешь?

– Чего?

Сципион проводит кисточкой вдоль перил.

– Ты стόишь куда дороже, чем, похоже, сам считаешь. Ты на многое способен.

– Ни на что я не способен. Совсем ни на что. Лучше всего я умею встревать в неприятности и ждать, пока меня спасут. – Будто в подтверждение этих слов с моей кисти срывается длинная нить краски и разливается по расстеленной парусине. – А еще я обворожительно улыбаюсь.

– Не будь к себе так строг. Ты спас нас от королевского флота. И своих спутников тоже спас. И, похоже, уже за них дрался. – Он показывает кистью на мою скулу. – Даже след остался.

Я потираю большим пальцем место, куда пришелся кулак ловца воров. До сих пор больно трогать.

– Просто подумал чуть расцветить щеку.

– Что, и сдачи не дал?

– Я не вполне освоил искусство давать сдачи. Вы, думается, считаете меня куда доблестнее, чем я есть. – Я от души шмякаю кистью по перилам. Вверх взметается облачко брызг краски, будто порох над пушкой после выстрела. – Как ее зовут, кстати?

– Кого – ее?

– Вашу шхуну. – Я постукиваю по перилам кулаком.

На босую ступню Сципиона падает капля краски, он растирает ее по ноге.

– «Элефтерия».

– А почему так?

– Это греческое слово, – отвечает он. – Значит «свобода».