– Ничего, – отвечаю я. Не мне ведь одному потом жить среди этих скелетов.

– Значит, ты просто вернешься домой? Будто все осталось как прежде?

– На самом деле я подумываю… подумываю не возвращаться. Совсем. Может, мы с тобой поселимся где-нибудь еще.

Перси резко отводит взгляд.

– Ты не должен ради меня…

– Но я так хочу!

– Нет, послушай! Я не должен был тебя тогда просить… просить вместе сбежать. Я хотел слишком многого. Ты не должен из-за моего каприза ломать себе жизнь. У меня просто сознание помутилось от того, что у нас общие… чувства друг к другу. Да еще была надежда, что я не поеду в бедлам и будет время проверить, что из наших чувств может выйти. Но ничего. Я понимаю. Нельзя просто так взять и все бросить. Это же вся твоя жизнь.

– Но я готов все бросить. Ради тебя.

– Ты не должен…

– Но я хочу. Давай сбежим!

– Хорошо, и куда же?

– Можно в Лондон. Или куда-нибудь в глушь. Будем жить как холостяки.

– И сводить с ума всех барышень?

– Что-то вроде того. – Прядь моих волос, которую Перси заправил за ухо, подхватывает ветер и кидает на лоб, хлеща по ожогам. Лицо едва заметно обжигает боль. – Впрочем, наверно, мне стоит меньше пить. Меньше шляться по барам и начать думать головой.

– Вот здорово будет.

Перси улыбается, я отворачиваюсь и гляжу на небо и на горизонт, усеянный пятнышками рыбацких лодок. На волнах качается несколько кораблей, повернутых бушпритами в Эгейское море.

– Почему ты еще меня терпишь? – спрашиваю я. – Я все время веду себя как полный кретин… Богом клянусь, Перс, я сам себя с трудом выношу. Сам бы от себя иногда сбежал.

– Так всегда бывает, если кого-то… так бывает с друзьями. – Он морщится – между бровей залегает складка – и все же произносит: – Нет, если кого-то любишь. Вот что я хотел сказать. Если любишь кого-то, ты никуда от него не денешься. Даже если он иногда тот еще повеса.

– И не только иногда.

– Ну, не все время.