– Не падай, – просит он.

Я несколько раз крепко зажмуриваюсь и таращу глаза, прогоняя муть из головы.

– Можно эти приступы уже закончатся? А слышать одним ухом я уж как-нибудь привыкну.

– Ничего, дома заведешь себе изящную слуховую трубку.

– И через год с такой будут щеголять все и каждый.

– Генри Монтегю у нас законодатель мод.

Ноги наконец перестают подгибаться. Вот сейчас Перси меня отпустит: в прошлый раз, когда мы стояли так близко, дело кончилось ссорой. Но Перси вдруг обнимает меня за шею, и, хотя голова больше не кружится, мы качаемся в такт волнам, которые мочат нам штаны до колена. Выходит что-то вроде танца.

Не зная, что еще сказать, я произношу:

– Здесь так красиво.

И тут же хмурюсь: неужели то, что между нами происходит, уже завело нас в такую пустыню, что мне приходится отпускать реплики о природе, лишь бы заполнить молчание? Тогда лучше найду здесь острую ракушку и перережу себе вены.

Но Перси только улыбается.

– А ведь греческих островов у нас в маршруте не было.

– Да уж, отклонились мы от маршрута. Получился не гран-тур, а целый приключенческий роман.

Перси тянется заправить мне за ухо выбившуюся прядь.

– Как думаешь, что о нас скажут? Мы станем позором семей.

– Знаешь, превзойти моего отца не так-то просто. Мне тут рассказали, что я, по сути, бастард.

Перси с любопытством смотрит на меня, и я рассказываю, как отец сбежал от жены-француженки.

– Если кто узнает, он потеряет все, – заканчиваю я. – Имение, титул, деньги, положение в обществе. Может, еще и в тюрьму сядет. Достаточно слух пустить, и песенка его спета.

– И что ты будешь делать? – спрашивает Перси.

С пляжа взлетает и садится на волны стайка чаек. Течение качает их, как лодки, и они крикливо переругиваются. По пути из Венеции я часто думал, что будет, если выставить скелеты из отцовского шкафа на всеобщее обозрение. Я могу сломать ему жизнь, это будет достойная месть за годы избиения.