На следующий день два члена экипажа завтракают в полном молчании. Более тридцати попыток, а ветер все тот же. Дабри и Гимье друг с другом уже переговорили. Они считают, что бесполезно продолжать биться головой о стену, упорствуя в стремлении взлететь при условиях – в чем они уже имели возможность убедиться, – при которых этот маневр невозможен и может привести к катастрофическим последствиям.

Двадцать дней в месяц здесь обычно дует южный ветер, который им и нужен, однако этот западный, едва заметный, практически неощутимый, снова тут как тут. Продолжаются попытки взлететь, и все без толку. При последней попытке сильный порыв ветра скоростью сто километров в час едва не опрокидывает гидроплан. На следующий день все, как в кошмарном сне, повторяется.

Он сидит на камне и не отрывает взгляда от спокойно текущей воды, которую уже успел возненавидеть. И даже не слышит, как подъезжает машина и к нему подходит человек с телеграммой из центрального офиса. Месье Дора имеет сообщить, что пятьдесят три попытки – это уже слишком. Что они не могут откладывать отправку почты и что ему следует загрузить мешки на борт первого же корабля, идущего в Европу.

Служащий ожидает дальнейших инструкций, но так их и не получает. Мермоз, уйдя в себя, глядит на облака над бесстрастными кронами деревьев. Телеграмма зажата двумя пальцами, и он внимательно ее разглядывает. Сначала – со злостью, а потом – с любопытством. Прямоугольный листок бумаги нервно трепещет на ветру. На ветру? Мермоз поворачивает лицо навстречу ветру. Ветер сменился – он южный!

Он поднимается и громко кричит:

– Гимье, Дабри… по местам!

Мермоз заводит мотор, набирает скорость, и «Граф Де-ла-Волькс», заскользив по спокойной глади лагуны, легко, без видимых усилий, поднимается над водой.

Ночью идет дождь, снаружи – беспросветная тьма. Гимье – их уши, он получает сигналы с различных точек контроля, на нем навигация. Дабри – их глаза, он производит расчеты, определяя местоположение самолета, и прокладывает курс, записывая его на листочках, которые передает Мермозу. Несколько часов тряски из-за неблагоприятных атмосферных явлений. На ветровое стекло падает сперва дождь, потом град. А еще несколько капель масла, и Мермоз делает для себя зарубку в памяти: просить, чтобы не переливали в бачок масла – плещет через край. Сам он ничего не может видеть в окружающей их черной мгле, но на приборной доске стрелки пребывают в спокойствии, и в музыке мотора слышится ровный гул.

Однако оркестр может сыграть и в самых неблагоприятных условиях. Когда рассвело, ветровое стекло повергает его в шок: оно полностью покрыто маслом. Мотор продолжает давать свои тысячу шестьсот оборотов в минуту, но того и гляди останется без масла, а когда это случится, перегреется и в конце концов воспламенится. Он льет в двигатель резервные тридцать пять литров масла и теперь, в почти девятистах километрах от Сенегала, уже знает, что до земли им не долететь. Гимье связывается по радио со спасательным судном «Фокея», находящимся от них почти в ста километрах.