Ноэль весело смеется.

– Ты это слышал, Анри? Говорит, что не ревнует, а как только вспомнил об этом женихе Консуэло, так сразу сделал кислую мину, словно уксуса хлебнул!

Тони, смутившись, предпочитает сменить тему:

– Мы разве не собирались сфотографироваться?

Втроем размещаются они за этим рисованным самолетом, и фотограф просит их не двигаться. Им не дано знать об одном парадоксе: этот вырезанный из картона самолет, самый никчемный из всех тех, в какие обоим пилотам приходилось садиться, унесет их дальше, чем любой другой. Полет в тот вечер в луна-парке, запечатленный на фотобумаге, пронесет их сквозь столетие, и эта фотография навсегда останется в истории.

Они кружатся на колесе обозрения, и Буэнос-Айрес открывается им в новом свете: в спускающихся сумерках они видят город, озаренный огнями уличных фонарей и цветными пятнами надписей из неоновых трубок, своим электрическим сиянием провозглашающих наступление эпохи удивительных технологических достижений. Тони и Ноэль уговаривают Гийоме прокатиться всем троим на карусели – на деревянных лошадках с белыми застывшими гривами и золотыми подковами, что покорно движутся то вверх, то вниз. Ноэль плотнее запахивает жакет – стало свежо. И они решают, что пора уходить. Почти у самого выхода Тони бежит назад, к киоску, покупает целую гору молочных конфеток в бумажном кульке и, с трудом удерживая его своими ручищами, возвращается с играющей на лице улыбкой. Ноэль многозначительно переводит взгляд на мужа.

Гийоме беспокойно поеживается в темном костюме. Тони глядит на них своими выпуклыми глазами непоседы-хамелеона. Они хотят ему что-то сказать, но не знают как.

– Тони, Мермоз на неделе прислал телеграмму. Он хочет, чтобы я вернулся во Францию и принял участие в испытаниях опытных образцов «Латекоэра». А сам он вовсю работает над новыми гидропланами для трансатлантических перелетов.

– Отличная новость! Ты же знаешь – не нравятся мне эти гидропланы с их лыжами, но Мермоз делает просто фантастическую работу.

Он смотрит на них с улыбкой, за которой не скрыться печали, совсем как дворники на ветровом стекле, что могут убрать воду, но не остановить дождь.

– Тогда… ты, Анри, вы… вы тоже едете?

Гийоме кивает.

– А ты остаешься самым большим начальником в Южной Америке. Впрочем, ты и так уже он и есть.

– Большим начальником… – огорченно вздыхает Тони. – Большой клоун – вот кто я. К чему мне быть начальником и зарабатывать тысячи франков, если я остаюсь один как перст?

– Консуэло скоро вернется, – утешает его Ноэль.

– А если не вернется?

Ноэль не перестает удивляться неспособности этих отважных мужчин разобраться в собственных чувствах. Ставит руки в боки и произносит таким тоном, словно бранится: