Тони предстал перед ним с присущим ему видом мальчишки-шалуна. Некоторых людей такая мина трогает; других – выводит из себя. Американский полковник принадлежит ко второму типу. Для начала устроив ему страшный разнос, который Тони выслушал, вытянувшись по стойке смирно, он издал поселившийся теперь у него в кармане приказ, что прозвучал приговором: исключен из группы и откомандирован в Алжир без определения места дальнейшего прохождения службы. Другими словами, отправлен в никуда. В столице Алжира он уже побывал, сойдя на берег по трапу прибывшего из Америки лайнера, и провел здесь несколько тягостных дней: тусклый, с весьма скудным снабжением город, в котором еще и трудно дышать из-за постоянных склок приверженцев и противников де Голля.
Наказание видится ему чрезмерным. Каждый день случаются разные происшествия с повреждением машин. Они что, не знают, что такое авиация?
Он был бы согласен с временным отстранением, и даже, если уж так надо, его могли бы понизить в звании, лишив одного из галунов офицера – подумаешь, несколько золотых полосок на рукаве. Но наложенный запрет сражаться за свободу видится ему не взысканием, а местью.
Альтернатива такая: либо как пария, без дела и друзей, торчать до конца войны в этом кишащем интригами алжирском болоте, либо вернуться в Нью-Йорк, где к нему относятся с должным почтением как к знаменитости, где к его услугам ростбифы и омары, где устроители первоклассных вечеров и вечеринок оспаривают друг у друга право его пригласить. Тони продолжает помешивать давно остывший кофе.
Он делает вид, что пока не принял решения, хотя знает, что в Нью-Йорк не вернется. Он предпочтет страдать в грязной реальности Алжира, нежели жить в искусственном блеске Манхэттена.
Глава 87. Алжир, 1943 год
Глава 87. Алжир, 1943 год
Тони пишет письмо матери, расположившись в гостиной алжирского «Французского клуба», месте, отмеченном провинциальной элегантностью бархатных штор и мягких диванов, где он с каждым разом чувствует себя все более неуютно. Рассказывает ей о той токсичной атмосфере, в которой приходится жить.
Деление французов на сторонников правительства Виши, послушного Берлину, и последователей де Голля здесь ощущается намного острее, чем в Нью-Йорке. Де Голль терпеть не может англосаксов, не хочет, чтобы они возглавили освобождение Франции. Но и со стороны американцев тоже есть сильное предубеждение к французам и к их армии, которую они считают сумбурной, неспособной договориться даже между собой. А жара превращает ненависть в липкий плавленый сыр, облепляющий все и вся.