– Петен ни в коем случае не должен был покориться немцам и сдать им Францию. Он предатель!

– Я, полковник, вовсе не петенист, как вы меня величаете. Я никогда не поддерживал правительство Виши. Никогда не аплодировал Петену, этот персонаж меня вообще не интересовал. А вы, разве вы ни разу не аплодировали тому, кого сами и называли великим маршалом Петеном, героем Вердена Первой мировой? Вы говорите, что я петенист, но я никогда им не восторгался, как совершенно точно делали вы, учитывая те многочисленные почести и награды, коими отметила его заслуги французская армия.

Военный в страшном гневе грохает кулаком по столу.

– Я не позволю вам обвинять меня в симпатиях маршалу Петену! То, что было тридцать лет назад, для нас не имеет значения. Он сдал Францию нацистам, и вы не менее жалки, чем он!

– Франция в 1941-м де-факто оказалась под немцами. Французская армия потеряла управление и была разбита на всех фронтах. Что могло служить альтернативой подписанию капитуляции?

– Альтернатива – спасение чести Франции, месье! – громогласно провозглашает полковник.

– Честь – громкое слово. Вы хотите сказать – выставить мирное население, вооруженное охотничьими ружьями, против военной машины Третьего рейха. Вы знаете, скольких жизней стоила бы эта ваша честь? Вы знаете, сколько детей осталось бы без отцов? Знаете, сколько было бы жертв и страданий?

– На войне всегда за победу платят страданием. Что значат какие-то потери, когда речь идет о спасении Франции?

Тони мотает головой.

– Насколько велики эти «какие-то потери» – сто человек, сто тысяч? Арифметика для измерения страданий непригодна. Нужно спасать каждого человека – по отдельности. Каждый человек – уникальное сознание, вселенная. Каждый индивид – целая империя!

– Вы ничего не понимаете ни в военной стратегии, ни в чем бы то ни было вообще. Умник какой нашелся, маменькин сынок!

Вскакивает еще один исполненный злостью капитан.

– Всем понятно, что вы намерены отстаивать честь маршала Петена и презренного правительства нацистов, засевшего в Виши! Дайте нам, истинным патриотам, спасти Францию, которую вы продали, как шлюху!

Вступают уже все. Все встают, у всех перекошены лица. Его называют фашистом. Отвечать ему уже не хочется, навалилась тяжелая, как гробовая плита, тоска, а еще воспоминания о его репортерской поездке в воюющую Испанию: там были семьи, где сыновья с оружием бросались на отцов, там соседи писали доносы друг на друга, требуя расстрела. Он поворачивается спиной, намереваясь уйти из этого клуба и больше не возвращаться.

Выходит на улицу, а в спину ему несется град оскорблений. Он размышляет над следующим парадоксом: на его «Полет в Аррас», который вышел в свет в Соединенных Штатах, был наложен запрет в оккупированной нацистами Франции и вето де Голля на территории так называемой «Свободной Франции» в Северной Африке.