Тони бродит по путаным улочкам Алжира, пережевывая слово «родина». От него во рту горечь. Патриоты готовы отдавать за свою землю жизнь, но готовы и убивать. Национальные гимны обладают для них силой гипноза, заставляя вставать по стойке смирно. Они его пугают.

Какая-то армия роботов.

Пациенты, что ожидают приема доктора Вимё в гостиной, которой также приходится выполнять функции зала ожидания, очень удивляются появлению там рослого француза, облаченного в военную рубашку поверх пижамных брюк, который громким шепотом сообщает доктору, что срочно нуждается в его внимании.

– Что-то срочное? – обращается с вопросом к нему дама с загипсованной рукой.

– Конечно, мадам! Прошу меня извинить! Мне необходимо кое-что показать доктору.

Когда голова доктора показывается в дверях кабинета, на его лице выражено неудовольствие.

– Сейчас не могу! Меня больные ждут!

– Доктор, офицеру срочно требуется неотложная помощь. Лично я не возражаю, чтобы его приняли без очереди.

Другие пациенты тоже не возражают.

– Вот видите, доктор? Ваши больные – люди сострадательные.

– Да вы ведь понятия не имеете, о неотложности какого рода идет речь! – сердито восклицает Вимё.

Окинув публику странным взглядом, Тони трясет рукой с зажатыми в ней листами.

– Мне нужно, чтобы доктор прослушал эти страницы. Как же я иначе узнаю, на верном ли я пути?

– Но… о каких страницах вы говорите? Вы больны или нет? – спрашивает мужчина в весьма преклонном возрасте. А другой потихоньку, повернувшись к сидящему на соседнем стуле, крутит пальцем у виска, показывая, что да, тот действительно болен, однако плохо у него с головой.

– Вы правы! Литература – болезнь! Это займет всего несколько минут. Вы все можете послушать!

Тони смотрит на сердитое выражение лица доктора. Сдается, складывает листочки и возвращается в комнату, которую доктор, его приятель, любезно предоставил в его полное распоряжение на то время, которое ему придется провести в Алжире.

Два дня назад, когда Вимё вернулся ночью после дежурства в больнице, Тони воспользовался случаем и затащил его в свою комнату – зачитать кое-какие фрагменты. Тот был измотан и в дурном настроении и, возможно, именно поэтому сказал, что на его ухо все это звучит как воскресная проповедь во славу некоего бога, только ему не понять – какой религии. Это Тони ничуть не обескуражило. Его бы больше огорчило, если бы тот сказал, что его герой, который распоряжается судьбой своих подданных в строгом соответствии с идеалами равенства и справедливости, показался бы ему элитарным и патерналистским. Хуже было то, что доктор высказал мысль, что такого рода правление не может не привести к авторитаризму, и вот тут-то Тони стал возмущаться. Одним прыжком, отбросив и едва не сломав, он выскочил из плетеного кресла, сидя на котором обычно пишет.