И снова, в самую глухую часть ночи, Патрис осталась у костра одна. Мужчины закончили рыть могилу. Воцарилась глубокая тишина. Она положила полено в самое пламя. Затем, наблюдая, как угли втягивают воздух, а языки пламени жадно хватаются за новую пищу, она впала в состояние такого глубокого изнеможения, что ее тело завибрировало. Ее разум прояснился. И снова она заметила, как в лесу что-то шевельнулось. Она вгляделась. Видимое ускользнуло куда-то, и появилось невидимое. Существо низко наклонилось и осторожно выглянуло из кустов. Это был ее отец, глаза которого блестели в черных глазницах. Он был одет в ту же бесцветную рваную одежду, в которой его нашли. Он увидел ее. Казалось, он чего-то от нее хотел. Паранто открыл красный, скривленный в беззвучном плаче рот, словно умоляя о чем-то. Может быть, он хотел пить. Или наесться досыта. И все же было что-то неимоверно жалкое и тоскливое в том, как он смотрел на нее, теперь мертвый, внимающий зову других мертвых людей, нарушая законы потусторонней жизни так, как нарушал законы жизни земной, когда был живым человеком. Да, он хотел взять ее с собой – ведь и в реальной жизни отец всегда нуждался в ее помощи.
Патрис привстала, думая, что он может уйти, если она пошевелится, и, конечно же, он снова бросился через лес, сквозь густые черные деревья – туда, где его ждала могила. Со своего места она могла видеть эту черную щель в земле. Рядом с ней он остановился и постоял на краю тьмы, глядя вниз. Вот тогда-то и зазвучал его голос, сначала низкий, а затем становившийся все выше, пока не превратился в пронзительный фальцет. В скулящий голос, похожий на свист и приводящий воздух в движение. Она стояла, пока его струя раздувала огонь, вдруг прорезавший темноту высокими языками пламени. Их отсветы хлестали по голым ветвям и гнали облака, которые неслись, как серый дым, сквозь черноту неба. Голос пытался вытянуть из нее жизнь. Она дрожала, сердце колотилось в горле. Когда ветер закружился вокруг Патрис, сжимая ее тело, обдирая лицо, она почувствовала, что начинает парить в воздухе. Тогда она перенесла весь свой вес на ноги и начала смеяться.
– Тебе нас не достать! Сейчас тебе до нас не добраться! – взвизгнула она.
Кто-то подошел к ней сзади, и у нее перехватило дыхание. Но она медленно повернула голову и осмелилась взглянуть. Это была мать, уставившаяся на то место, где отец спускался в могилу. На мгновение лицо Жаанат озарилось яростью, но затем она медленно перевела взгляд на дочь, и Патрис показалось, что она видит свое собственное лицо, освещенное отражающим свет костра зеркалом облаков и воды. Мать всего-навсего протягивала ей миску супа, крепкого, с медвежатиной, и такого горячего, что от него шел пар.