Нет, он был снова на дне колодца.

Управление промышленно-строительными работами общественного назначения выделило деньги на оборудование для рытья колодцев в резервации, и они с Бибуном принялись за работу, используя лебедку и груду камней, которые собирали со своих полей в течение многих лет. Они начали в засушливом сентябре, намереваясь вырыть колодец достаточно глубоким, чтобы в нем всегда была вода. Правительство также предоставило железное кольцо. Они выкапывали землю внутри кольца и укрепляли края сверху камнями. По мере того как кольцо погружалось все глубже, они продолжали выкладывать камнями стенки колодца. Копали по очереди. Томас менялся местами с Бибуном, пока они не ушли под землю и не начали копать там. Томас копал, наполняя землей ведро, привязанное к лебедке, а Бибун поднимал его на поверхность и клал в него камни для укрепления стен.

Томас прошел тяжелый черный верхний слой почвы и углубился в глину. Это был прекрасный, жирный материал, необычайно плотный. Бибун принялся уговаривать Джулию прикатить тачку и набрать глины, чтобы потом сделать горшки. Но ее это не заинтересовало. На четвертый день Томаса уже тошнило от глины. Он ненавидел ее. За ночь та успевала закваситься в яме колодца, и когда он копал, кислая пыль оседала на языке. Нос был забит глинистой слизью. Легкие болели, а грудь сжималась. Он начал задаваться вопросом, не заполняет ли колодец какой-нибудь газ, от которого все сильней пахнет серой. Однако здесь, на больничной койке, особенно ночью, он начал находить в рытье колодца определенное утешение. Запах был сильный, но, возможно, это был спирт для протирания. А земля излучала тепло. В ней было очень уютно. Теперь он не испугался ее, и это его удивило, потому что когда он копал, то боялся.

К своему стыду, он даже иногда впадал в панику. Тогда он чувствовал, как от страха у него сжимается горло. Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не представлять, как земля проваливается под ним и поглощает его.

Иногда он думал, что скорее умрет, чем снова спустится в эту дыру.

Теперь это не имело значения. Ничто не могло причинить ему вреда. В лодке, в колодце, в постели он был в безопасности, потому что сейчас ничего не мог сделать, и ему не нужно было возвращаться в Вашингтон. Несмотря на ужасную возможность потерять жизнь или разум, это был отпуск. Верней, был бы, находись Роуз рядом. Ах, если бы только они лежали в его «нэше» на откидных задних сиденьях, которые так легко превращались в кровать, вместе, во время их второго медового месяца, и слушали, как сверчки стрекочут в траве.