– Ты хоть помнишь, что вчера натворил?

– Это не я! – воскликнул Тарелкин.

– А кто?

– Водка!

– Дупло! – Антощ заржал, и Тарелкин совсем пал духом.

Брандмейстер посчитал своим долгом вернуть его в бодрый вид и покровительственно положил на плечо Тарелкину свою лапу. Александр Александрович вздрогнул, как птенчик.

– Это все мура, – изрек брандмейстер. – Мало ли во что с пьяных глаз не вступишь!

За спиной у Антоща вырос Драго, который, подобно Тарелкину, весь день провел в странном одиночестве – не мучительном, не унылом, но совсем не спокойном. Он проснулся рано и долго лежал, не чувствуя смысла вставать – «Зачем?». Несколько солнечных славных часов, заглянув в окошко, прошло мимо него – цыган не жалел, и в общем загадка была не в том, почему он лежал, а в том, для чего он все-таки встал, и зачем улыбнулся, и почему Марину от его улыбки охватила тревога.

– Давай сюда, – брандмейстер подвинулся вместе со стулом и повторил специально для Тарелкина: – Пьянство – чушь! Главное, чтобы человек был хороший.

– А хороший – это тот, кто с тобою выпьет? – Драго поставил одну бровь над другой.

– Зря ты так говоришь, цыган. Извини – забыл, как тебя зовут.

– Ну и ладно.

– А меня как звать, помнишь?

– Григорий.

– Молодец! За память! – брандмейстер поднял тост.

Все поддержали, включая Тарелкина. Вскоре тот заметил в правом углу залы инженера, с которым они когда-то учились. «Прескучный тип», – не раз отзывался о нем Тарелкин, но в данный момент компанию этому «прескучному типу» составляли две весьма миловидные барышни – с веерами и в лентах. Тарелкин тут же захотел быть им немедленно представлен и оставил цыган. Освободившийся стул спустя минуту заняла Марина.

– Даже не извинился, – сказала она про брата.

– Слов не нашел, – объяснил брандмейстер, но Марина вопросительно взглянула на Драго.

– Взрослые люди не извиняются, – произнес цыган.

Марине стало легче: