– Правда?
– Нет.
Потом она покорно дождалась конца, и трезвый бы Драго остался недоволен, но в этот раз ему было не до нюансов. После вялого повтора его связал сон.
…Утром все было против шерсти. Не умывшись, не поев, позабывши про Выдру, он пропустил в зале целый стакан и вышел на крыльцо, огляделся исподлобья и не узнал ни одной приметы. Память его была обморочно-черной.
– Глашка!
Окно напротив.
Вдруг как прорвало: одна за другой перед мысленным взором появились картины: вот он с брандмейстером, вот – с Мариной, подзаборная драка, белобрысая шлюха…
«Что со мною стало», – Драго хмуро побрел вперед, инстинктивно надеясь, что в этом движении развеется муть, но время текло, а ничего не менялось – за улицей улица, из улицы в улицу; однажды присел – все перед ним было пусто и призрачно, сродни миражу. Люди, которых цыган обгонял, или те, что попадались ему навстречу: дедушка с палкой, разносчик газет, дети и служащие – кто они все? Он на них не глядел и на перекрестке едва не попал под запряженную лошадь.
– Глаза дома, что ли, забыл?! – возмущенно крикнул ему с телеги крестьянин в шляпе, крайне похожей на перевернутый цветочный горшок.
«Нет у меня дома… Нет у меня дома», – Драго повторил эту мысль еще и почувствовал твердость – ДНО.
Это нужно было отметить.
Злая гордость в нем раздвинула зубы.
Остальное сделала песня:
Кресты и медали блистали на мне, Сгубил я на блядках себя и вине.Драго оживился.
Хочешь любишь, хочешь нет, У солдата денег нет!Хриповатый голос долетал из окна, расположенного на уровне мостовой. Кабак – еще хуже того, где цыган провел ночь – находился в полуподвале. Драго зашел. К нему тотчас пристали две развязные невзрачные потаскухи в пуховых платках, но он их прогнал.
– Тоже не любишь? – спросил сосед справа.