– Песню не порти.

– А что?

– Убью.

Парень с достоинством отвернулся, но петь перестал. Драго тотчас раскаялся:

– Эй, извини… Настроение гуляет.

Парень не выдержал:

– Чего тебе надо?!

– Я извинился, – ответил цыган, но было поздно – на него смотрели с пренебрежением, как на пьяного буяна. Стало тошно – от себя самого. Драго скрипнул зубами. Вспомнился случай – давным-давно, почти в прошлой жизни, на конной площадке пьяный мужик стал орать дико песни – без слуха, без голоса; Муша подошел и сказал почти ласково:

– Прекрати горланить, старый петух – ангелов не слыхать.

Мужик тут же присмирел – успокоенный, благостный, будто и вправду услышал пение небесных ангелов.

«А ты „убью“!» – Драго сплюнул в пол.

– Кончилось, друг, – произнес сосед и составил пустую бутылку вниз. – Я – голяк. – Он развел руками.

Драго вывернул карман и шлепнул на стол пять золотых. Сосед этому сердечно обрадовался: «Выпил – спел?», однако, цыган направлялся к выходу. «По нужде», – решил собутыльник, но Драго погнала иная нужда – пока еще смутная, едва вырисовываясь, и вот он шатался, проясняя ее, вынашивая ясность – с упорным терпением, не касаясь спиртного. Осенило внезапно:

– В женский монастырь.

Он поймал извозчика:

– В женский монастырь.

Тот находился в полуверсте от Северной заставы. Это час пути. В сумеречном небе висела хмарь, но темные конусы куполов было видно издалека. Драго впервые смотрел на них такими глазами: «Она – там!» В поле было пустынно – только чайки вились над распаханным участком, а может не чайки.

Остановились.

Неприступные бурые стены внушительно молчали – вечные веки. Ни пожар, ни осады – в старое время монастырь нередко превращался в крепость – не смогли их разрушить. Драго им доверял. Подойдя, он прижался к ним ладонями и лбом, внутри все обмирало, а древний камень был холодный и мокрый – он Хазу не выдаст, он ее сохранит.

«Дэвлалэ-Дэвла!»