Светлый фон

Ломать голову пришлось им, однако, недолго. Однажды, в один из солнечных ветреных дней на хутор пришли руководители сельского Национального комитета — Иштван Балог, Андраш Рац и Габор Киш. Балог был секретарем сельской ячейки коммунистов, Рац — председателем комитета национально-крестьянской партии, а Киш — уполномоченным союза трудящихся села. В ту пору они, как представители местной власти, появлялись везде только вместе, все втроем.

Они созвали батраков на сходку и объяснили им обстановку. Господству бар пришел конец, надо делить землю, на то есть декрет правительства, вот он. А затем нужно строить страну заново, но теперь уж для себя. Батраки с хутора Бачо также должны выбрать своего делегата в местный комитет по разделу земли. Кого? А кого хотят, кому доверяют. Человек этот будет отвечать тут, на хуторе, за все до тех пор, покуда не поделят землю, пока каждый батрак не забьет колышек на меже своего надела и не сядет там хозяином. Скотину тоже надобно поделить, а до тех пор беречь и кормить сообща, как прежде. И лучше всего, если они немедля, завтра же, начнут пахать. Поделить ведь и вспаханную землю можно, а время не ждет.

Батраки облегченно вздохнули: наконец-то есть кому распорядиться и объяснить, что к чему, ведь сами они не привыкли и шага ступить.

Когда дело дошло до выборов доверенного, решили скоро. Из господ никого не осталось, ни управляющего, ни приказчика, ни ключника. Один объездчик, но жил он на отшибе, да и не любили его люди — настоящий был живоглот. Вот и вышло, что, кроме Габора Барна, выбирать некого. Он один тут все кругом знал, и поля, и скотину, и инвентарь — все. И ключи ему хозяин оставил. Даже мастерами только один он и умеет распорядиться, хотя и мастера-то, собственно говоря, не настоящие, без дипломов — что кузнец, что каретник, оба доморощенные, из батраков. (Семейство Бачо и здесь оставалось себе верным: экономило деньги.)

И на плечи Габора Барна навалилось теперь столько забот и ответственности, как никогда раньше. Правда, нынче ему уже не нужно было трепетать, как прежде, гадая, с какой ноги изволил встать сегодня хозяин, зато нужно было взвешивать каждое слово, каждый свой шаг, думать о том, как оценит этот шаг партия, профсоюз, Национальный комитет, что скажут люди, вся страна. Глаза Габора Барна открылись, раскрылась душа, его переполняло, ощущение свободы, свободы мыслить и действовать. Но вместе с сознанием свободы росло и чувство ответственности.

Если он чего-нибудь не понимал сам, то отправлялся в село, приносил оттуда газеты, брошюры, книги и при свете коптилки (керосина еще не было и в помине) медленно — ведь он был малограмотный — читал их далеко за полночь. Если же и это не давало ясности, то он обращался за помощью к новым руководителям села, в первую голову к Габору Кишу, с которым они особенно хорошо понимали друг друга.