К счастью, и Ибойке вскоре надоели эти поездки. Деревня уже не была для нее заманчивой новинкой, а ветер и пыль или дождь и грязь по дороге да взгляды встречных на сельских улицах, грубый хохот мужчин, у которых при этом не дрогнет в лице ни один мускул, сверкающие ненавистью глаза на благочестивых, словно окаменевших лицах женщин, разинутые рты ребятишек, круглые от изумления телячьи глаза деревенских девушек тоже не доставляли ей особой радости. Не задумываясь о причинах, Ибойка все же чувствовала — ее не любят. Она привыкла всюду блистать, и ее сердило не только враждебное, но даже просто равнодушное отношение к ее красоте. Откуда ей знать, что крестьян просто не интересовала эта чуждая им красота.

* * *

Из села на свадьбу приехала только мать Йожи — отца уже не было в живых, всем же ехать далеко, да и билет стоит дорого. Старушке-домоседке трудно было пускаться в путь одной, да и дочери боялись за нее. Поэтому сопровождала ее Жужи, одна из замужних сестер Йожефа, которая к тому же сама сгорала от любопытства: какая такая у Йожи невеста и как это она умудрилась надеть ему на шею супружеское ярмо?

Престарелой тетушке Майорош, которая смотрела на сына немного снизу вверх уже с тех пор, как он стал кузнечным подмастерьем (хоть и не в господа, а в ремесленники все-таки вышел!), с первого же взгляда не по душе пришлась будущая сноха, но сказать об этом сыну она ни за что бы не осмелилась. Да теперь уже и поздно — через несколько часов свадьба. Надумай Йожи жениться в родном селе, мать, разумеется, заблаговременно высказала бы ему все, что думает о той или иной девице и ее родителях, но здесь она молчала, стараясь при невесте и ее родичах казаться приветливой. Однако стоило им с дочерью хоть на минуту остаться с глазу на глаз, как они принимались вздыхать и сетовать шепотком:

— Бедный Йожи, бедный мой сыночек! И что он станет делать с этой барышней-белоручкой? Как бог свят, быть ему у нее под каблуком! Он ведь всегда был такой добрый малый…

— Кабы только это, матушка, — отвечала Жужи, — а я так другого боюсь. Мало ей будет одного Йожи… Эти барыни все такие… Вы же знаете, аптекарская-то дочка вышла за помощника аптекаря, господина Кеслера, а господин доктор Фекете все равно к ней ходит. Так уж водится у господ…

Но особенно не правились им крепкие, дурманящие и уж никак не напоминавшие запах фиалки духи, которыми душилась Ибойка. Он был так же чужд привыкшим к кизячному дыму беднякам крестьянам, как запах ладана кальвинисту, и Жужи шептала матери:

— Я вам вот что скажу, матушка: только тому нужно духами прыскаться, у кого на то причина есть. Кто знает, чем больна эта барышня? Никто ведь ее вблизи не разглядывал… — Но это уже был голос зависти и неприязни. Ибойка так и дышала красотой и здоровьем, как сама цветущая жизнь. А бедная Жужи была сутулая, плоскогрудая женщина, высохшая после третьего ребенка.