«Пришед с войсками брать город, я, по обычаю европейскому и по вере, мной исповедуемой, должен, не приступая к пролитию крови, предложить вам о сдаче города. Буде же завтра в полдень я не получу от вас ответа, то брань возгорится, понесу под Ганжу огонь и меч, и вы узнаете, умею ли я держать свое слово…»

Ответ Цицианов получил.

«Видно, несчастный рок доставил вас сюда из Петербурга, и вы испытаете его удар!» – написал «грозному князю» ганжинский хан…

Цицианов на другой же день ответил, в свою очередь, гордому Джавату тем, что разгромил ядрами все защитные укрепления и окружил ганжинскую цитадель, но почему-то весь декабрь не предпринимал решительного штурма, а только требовал от Джавата сдачи.

Ганжинский хан смотрел на эту нерешительность со своей точки зрения и словно дразнил русского главнокомандующего своими насмешками.

«Ежели у русских пушки длиною в аршин, – осмеливался он писать Цицианову, – так мои пушки длиною в четыре аршина!»

Пылкий грузин все медлил со штурмом, наконец и его терпение истощилось.

«Где это видано, – написал „грозному князю“ Джават-хан, – чтобы вы были храбрее персиян?»

«Я возьму твою крепость и предам тебя смерти!» – приказал ответить на это Цицианов.

«Ты найдешь меня мертвым на крепостной стене, если это случится», – приказал передать Джават.

Цицианов уже решил, что стоять под Ганжей более нечего, и на 3 января 1804 года назначил штурм Ганжи.

Настала непроглядно темная ночь. Тихо поднимались полки, строились в штурмовые колонны и расходились в заранее указанные диспозицией места. Шли без барабанного боя, даже знамена были отнесены подальше. На штурм были назначены только русские солдаты: татарской милиции Цицианов не пустил из опасения измены. Штурмовых колонн было составлено две: одна из кавказских гренадеров и севастопольцев (по батальону от каждого полка) и двух эскадронов спешенных нарвцев; другая – из двух батальонов егерей 17-го полка. Первой колонной командовал уже прославившийся на Кавказе генерал-майор Портнягин, второй – полковник Корягин, тоже храбрец, каких было немного в Кавказском корпусе. Темною массою чернела перед солдатами ганжинская цитадель. Оттуда доносились гул, шум, крики. У Карабахских ворот русскими ядрами была пробита перед самым штурмом брешь, и сюда-то Цицианов направлял удар штурмовой колонны Портнягина. Но не дремал и Джават; он, может быть, предусмотрел направление удара, может быть, какой-нибудь изменник из числа татар уведомил его о направлении штурмовых колонн, но только у бреши были собраны все главные силы ганжинцев. Джават-хан так пылко желал сразиться с русскими, что осветил со стены путь колонне Портнягина. Русские не заставили себя ждать. Рассвет еще не начался, а у ганжинского рва вдруг вспыхнуло русское «ура!». Перегоняя друг друга, кинулись к бреши гренадеры и севастопольцы, но тут их остановила живая стена. Ободряемые своим ханом, ганжинцы не только приняли удар, но и отразили его. Как ни могуч был натиск портнягинской колонны, но первый приступ был отбит. Портнягин под крепостным огнем привел в порядок отхлынувшие от Ганжи войска и опять повел их к бреши. Но воодушевление после первой удачи еще не остыло. Джават-хан сам распоряжался обороной, и – увы! – второй удар пропал для штурмовавших даром. Русские вторично были отброшены, радостные крики татар уже разливались в полусумраке наступившего утра. Два приступа стоили уже больших потерь, а между тем ничего еще не было сделано. Ганжу должно было взять во что бы то ни стало; падение ее было непременным условием умиротворения всего Закавказья, залогом будущих побед в Персии, и вот Портнягин сам с небольшой кучкой храбрецов ударился на штурм. Теперь он вел свои войска уже не к бреши, а, изменив направление, решил перекинуться в цитадель прямо через стену. Словно на крыльях, первым взлетел генерал на вражеское укрепление; за ним сейчас же взобрались и его храбрецы. Ганжинцы не ожидали нападения отсюда. Они были уверены, что русские в третий раз попробуют ворваться в крепость через брешь. А там храбреца Джавата не было. Русское «ура!» гремело с другой стороны – от Тифлисских ворот, куда Цицианов направил колонну Корягина. Туда и кинулся Джават, чтобы руководить отражением нового неприятеля. Портнягин между тем был со всех сторон окружен подоспевшими на стены ганжинцами. Горсточка русских храбрецов билась отчаянно, но врагов было так много, что они успевали отбивать всех, кто кидался на помощь генералу. Были отброшены нарвские драгуны, за ними и севастопольцы. Командовавшие ими офицеры были убиты на месте; казалось, Портнягин должен был неминуемо погибнуть со своими храбрецами, однако в самый решительный момент удалось взобраться по лестницам подполковнику Симановичу с несколькими десятками кавказских гренадер. Пошел рукопашный бой, ожесточенный с обеих сторон. Татары не сдавали, но и русские все сильнее и сильнее укреплялись на стене, и теперь уже не было сомнения в исходе боя. Корягин овладел наиболее укрепленной башнею цитадели, а один из его офицеров – майор Лисаневич – успел выбить татар из остальных двух башен. Несмотря на то что удачный исход штурма склонялся на сторону русских, Джават-хан продолжал биться с упорством ослепленного яростью человека. Кругом его легли все его соратники, но неукротимый хан не сходил со стены. Он стоял около пушки, все снаряды которой были уже расстреляны, и отчаянно рубился шашкой. На хана кинулся командир одной из егерских рот Каловский и ловким ударом положил его на месте. Кинувшиеся на помощь к своему хану татары изрубили этого смельчака, но хан был мертв, а его смерть лишила защитников Ганжи всякого мужества. Они побросали стены и кинулись в узкие улицы. Гренадеры, драгуны и егеря живой волной перекатывались вовнутрь города, и скоро бой закипел уже между домами. Разгоряченные упорным сопротивлением победители штыками разбрасывали во все стороны последних защитников Ганжи; улицы были завалены мертвыми телами, кровь была всюду, и только после полудня закончилась эта штыковая работа: Ганжа вся перешла в руки русских.