Здесь Джемал эд-Дин написал письмо Курали-Магоме в совсем другом тоне, чем раньше, просил прощения у Кази-муллы за то, что противодействовал войне. Через несколько времени он отправился и сам к Курали-Магоме, который утешал Джемал эд-Дина, говоря, что его мучения и гонения не что иное, как очистительная жертва, после которой тарикат расцветает еще пышнее. Воодушевленные муршиды запели гимн: «Бизинь тарикат Дагестан гетты-га!» (Тарикат наш теперь в Дагестан пошел!)

Но муршиды ошиблись: тарикат кончил свое существование, и в Дагестане воцарился опять шариат, и, как следствие его, пожаром запылала священная война – газават. Через много лет тарикат вновь был отчасти введен в обиход горцев Шамилем, но он обратился тогда в государственную религию, а потому принял другой характер, о чем и будет речь далее.

Явный переход к газавату Курали-Магомы и, главное, Джемал эд-Дина, поставленного народным сознанием в число мучеников, придал сил Кази-мулле. Шамиль вновь присоединился к нему, проникнувшись идеей газавата до самозабвения; со всех сторон к ним примыкали толпы горцев, жаждавших отдать свою жизнь за святое дело и тем самым приобрести вечное блаженство в раю.

Кази-мулла повел свои отряды в 1830 года к крепости Бурной, затем с 10 тысячами горцев осадил крепость Внезапную, но генерал Емануель заставил его отступить. Не смущаясь этим, Кази-мулла направился к Дербенту и осаждал его в течение восьми дней; в 1831 году он взял и разграбил дочиста Кизляр. В это время генерал Вельяминов усмирил Чечню, и Кази-мулла должен был скрыться в глубину Дагестана, откуда он делал постоянные набеги на Кавказскую линию; однако в 1832 году Розен осадил его в ауле Гимры, который и был взят штурмом, а Кази-мулла был убит в башне, где он заперся с шестьюдесятью мюридами.

Так кончил свою бурную жизнь первый дагестанский имам; горцы чтут его память как мученика за веру и берегут до сих пор его могилу, над которой поставлен памятник в виде небольшого мавзолея. Так закончился первый акт газавата.

Идея священной войны охватила весь Дагестан и со смертью Кази-муллы не исчезла, хотя временно притихла. В горских обществах под впечатлением предыдущих событий стали бродить новые идеи, а именно: о равенстве или, скорее, об освобождении из-под власти местных владетелей, которые чаще держали сторону русских и подчас тормозили народное дело. Несколько лет имамства Кази-муллы показали горцам, что они могут быть действительно свободны.

До этих пор горцы в силу долголетней привычки подчинялись почти безропотно своей аристократии и только в редких случаях возмущались, свергали какого-нибудь тирана, сажали вместо него другого, который обыкновенно оказывался не лучше первого. Семьям, которым приходилось от правителей особенно тошно, некуда было идти: переход в другие общества был сопряжен с большими трудностями, так как общества часто враждовали друг с другом, – газават же сплотил воедино самые разнохарактерные элементы, главным лицом в стране явился имам, у которого в случае нужды можно было найти помощь и покровительство. Горцы почувствовали себя свободнее, а аристократия, наоборот, увидела, что попала в крайне неприятное положение. Идея свержения всех аристократических родов смутно зародилась в головах дагестанцев.