Ночь выдалась особенно темная; ни зги не было видно вокруг; море бушевало; ветер чуть слышно доносил отдаленный лай собак, выгнанных за укрепление. Едва стало рассветать, как вдали обозначились темные толпы горцев. Когда передовые части неприятеля подошли наконец на пушечный выстрел, с Джубгского бастиона грянуло орудие; вслед за тем раздался неистовый гик, и неприятель, неся в руках лестницы и двигаясь стройною массою с развевающимися значками, бросился на штурм. С бастиона успели сделать вдоль рва укрепления еще один выстрел картечью, наполнивший ров множеством трупов. Это не остановило горцев: взбираясь по лестницам и цепляясь крючьями за туры и углы бойниц, они полезли на гребень бруствера. Здесь завязался отчаянный рукопашный бой. Несколько раз рота линейного батальона с подоспевшими взводами тенгинцев и навагинцев штыками опрокидывала черкесов, сталкивала их лестницы, но они, как саранча, шагая через трупы своих товарищей, снова появлялись на валу и снова опрокидывались. После нескольких подобных неудач пешие горцы обратились в бегство, но расположенная сзади них конница без милосердия стала рубить шашками малодушных и вернула их обратно. Тогда вторично раздался ужасный гик, и громадная толпа, подобно волне, снова хлынула на укрепление и смяла последние остатки третьей роты линейного батальона. Подпоручик Краумзгольд, видя, что Джубгская батарея уже занята неприятелем, со словами: «Не робеть!» – бросился туда с намерением возвратить обратно потерянный пункт, но, будучи ранен и споткнувшись, упал и был увлечен горцами в плен. Подавляя своею численностью, неприятель успел разделить гарнизон на две части: девятая рота тенгинцев отступила на кавалер-батарею, шестая же навагинцев и вторая рота линейного батальона были притиснуты панцирниками к пороховому погребу и гауптвахте, где и завязалась главная схватка. Здесь руководил боем сам Лико. От полученной раны в левую бровь кровь заливала ему глаза; кость правой ноги выше ступни была раздроблена, но доблестный начальник продолжал отдавать приказания, опираясь на шашку и в левой руке сжимая кинжал. В это время из толпы выделился горец, тот самый, который был нашим лазутчиком и предупредил о готовящемся нападении. Выйдя вперед, он обратился к начальнику гарнизона и предложил добровольно сдаться.

На это Лико крикнул: «Ребята, убейте его! Русские не сдаются!» Приказание в точности было исполнено. Тогда озлобленные горцы с еще большею яростью накинулись на горсть храбрецов; силы наши быстро начали таять. Три часа уже длилось сражение, все офицеры были перебиты, начальство перешло в руки юнкеров и нижних чинов из дворян.