– Ну да, – кивнула она. – Должна же быть причина.

– Наверное, я начал слушать Синатру, когда не мог отыскать голос отца по радио.

Я вскочил и стал ходить по комнате из угла в угол.

– Я тебя отпугнула? – спросила она.

– Вытащив из меня крайне болезненные воспоминания? Не-а.

До самого рассвета я лежал без сна, а наутро сказал Рыбацкой королеве «прощай». Кто знает, какие неприятные истины она откопает во мне в следующий раз? Жаль только было говорить об этом Бобу-Копу, который очень надеялся видеться с Рыбацкой королевой и дальше. Но когда я рассказал ему свою историю, он меня понял. Боб-Коп по опыту знал, что вещам, покоящимся на дне наших внутренних гаваней, лучше позволить всплывать самостоятельно, в свое время и по собственной воле.

Я поблагодарил Спортсмена, что меня предупредил, и извинился, что сомневался в нем. В отличие от Рыбацкой королевы торжествовать он не стал.

– Дурочки, – заявил он. – Выбирай дурочек, пацан.

Он шутил, но лишь наполовину, и именно в тот момент я принял решение больше не звонить Мишель. То был акт доброй воли по отношению к ней. Я устранялся из ее жизни. Я слишком запутался в отношениях с женщинами и не хотел, чтобы она теряла на меня время. Она заслуживала лучшего, а я – разве что Дамочку с пальцами вверх.

Вскоре после моего решения не звонить Мишель я выпивал с Далтоном и его возлюбленной. Питер за стойкой читал мои новые главы. Я сказал Питеру, что как редактор он заметно вырос, а я, как писатель, стал только хуже. У меня вообще все катится под гору, пожаловался я. Питер начал говорить что-то ободряющее, но тут я, словно лунатик, зашел в телефонную будку и набрал номер Сидни.

Было два часа ночи. Ответил мужской голос. Трастовый Фонд? Я ничего не сказал. Просто слушал, как он слушает меня.

– Кто это? – спросила Сидни на заднем плане.

– Понятия не имею, – ответил Трастовый Фонд.

Я собирался попросить ее к телефону, а потом спеть «Мой милый Валентин». Я был достаточно пьян, охвачен весенней лихорадкой, но все равно не очень верил, что пение – лучший способ вернуть Сидни обратно. Пока уверенность и уязвимость боролись в моей душе, на другом конце повесили трубку.

Глава 39. Редактор

Глава 39. Редактор

Той весной я снял наложенное мною эмбарго на звонки маме. Я снова регулярно звонил ей из отдела новостей. Она ни разу не спросила, почему я прекратил звонить и почему начал снова. Она понимала – даже лучше, чем я, – и начала с того места, где мы с ней прервались, всегда готовая дарить свою мудрость и ободрение. Иногда я цитировал ее слова в баре – не говоря, естественно, кому они принадлежат, – и парни делали комплименты моей прозорливости.