– Но сейчас его нет. Уехал на все выходные. Ты свободен во вторник?
– А новости хорошие?
Распахнув глаза еще шире, она выпятила губы и повернула на них воображаемый ключик.
–
Она повернула ключик еще раз и бросила через плечо. Потом улыбнулась мне – тепло и одобряюще.
– Меня повышают!
– До вторника, – только и сказала она.
Идеально! Очень вовремя! В те же выходные, когда Сидни станет миссис Трастовый Фонд, я стану штатным репортером «Нью-Йорк таймс». Будь я на месте, когда редактор посылал за мной, я смог бы проигрывать счастливую сцену у себя в голове весь уик-энд, и она помогла бы мне прогнать оттуда образ Сидни, идущей к алтарю.
Но так, сказал я себе, даже лучше. Буду наслаждаться предвкушением.
По телевизору снова показывали шестой матч мировой серии, когда я явился в «Публиканы» объявить, что меня повышают. Салфетки полетели в воздух, загремели поздравления. Парни трепали мне волосы и уговаривали дядю Чарли позволить им угостить репортера его первой выпивкой в новом статусе. Стив настаивал, что мое повышение напрямую связано со статьей о Манхассете, которую он упорно называл «статьей о «Публиканах».
Я решил провести последние выходные в качестве копировщика, навестив старых друзей в Нью-Хейвене. С больной головой после вчерашней пирушки в «Публиканах», рано утром в субботу я сел на поезд. Мне стало грустно, когда поезд притормозил в родном городке Сидни, но с этой грустью я мог справиться. У нас обоих все складывалось. Мы шли по разным дорогам и одновременно достигли своих пунктов назначения. Так и было нужно. На все свои причины. Если бы я продолжал таскаться за Сидни последние три года, пытаясь отбить ее у Трастового Фонда, мне не хватило бы сил дослужиться до репортера в «Таймс». И все равно, я не мог не думать о том, как, наверное, роскошно она выглядела, когда шла к алтарю, со светлыми волосами, собранными в высокую прическу, и не представлять себе ее очаровательного лица, когда Трастовый Фонд поднял на ней фату. Страшно было даже помыслить, какую боль причиняли бы мне эти картины, не приближайся мой собственный торжественный день.
Прежде чем повстречаться со старыми друзьями из Йеля, я отправился к самому давнему и верному – раскидистому вязу. Я уселся под деревом со стаканчиком кофе и стал размышлять о том, какой большой проделал путь. Потом побродил по кампусу, останавливаясь у каждой скамьи и ограды, на которые натыкался в отчаянии, когда приезжал сюда школьником. Заглянул во все дворики и переулки, где мы с Сидни смеялись, целовались и строили планы на будущее. Послушал колокола на башне Харкнесс, пообедал в старом добром кафе-библиотеке. Мне было куда радостней и веселей, чем в день выпуска, потому что этот мой выпуск – из копировщиков в репортеры, – я воспринимал практически как чудо.