Мы с Макгроу оставили чаевые Питеру, пересчитали свои деньги и поняли, что сорвали немалый куш. На Ирландию пока не хватало, зато хватало, чтобы вернуться в Бельмонт. По дороге домой я нес наш выигрыш, сотни бумажек по доллару, в руках, словно ворох осенних листьев. Я поднял глаза на луну. Луна красивая, сказал я Макгроу. Неважно, буркнул он. Надо дать чаевые луне за красоту, сказал я. Я подбросил ворох купюр в небо, зашвырнул так высоко, как только мог, а потом стоял посреди Плэндом-роуд, раскинув в стороны руки, и кружился, пока они сыпались вниз.

– Какого черта, – возмущался Макгроу, бегая вокруг меня и подбирая банкноты. Погнавшись за долларом, перелетевшим через желтую разделительную полосу, он едва не попал под молочный грузовик.

– Макгроу погибает под колесами грузовика с молоком, – сказал я. – Вот была бы ирония.

Пару часов спустя Макгроу, выйдя на крыльцо, застал меня там с чашкой кофе. Я поддерживал голову рукой.

– Приятель, – сказал он, прикуривая сигарету, – таким пьяным я тебя еще не видел.

Да что вообще он видел!

Глава 41. Хьюго

Глава 41. Хьюго

В ответ на нашу стратегию скрываться по ночам в «Публиканах», тетя Рут открыла второй фронт. Она начала звонить на работу – секретаршей в Сити, – и говорить, что заболела. Так ей удавалось кричать на Макгроу весь день. Макгроу умолял ее оставить его в покое, но она клялась не останавливаться, пока он не согласится на операцию и не продолжит играть в бейсбол. Макгроу говорил матери, что не может больше выносить ее крики и хочет вернуться в колледж. Она отвечала, что не отправит его назад. Билет на самолет он получит, только если сделает операцию.

В начале августа Макгроу сдался. Что угодно, лишь бы крики прекратились, стонал он, сидя между мной и Джимбо в баре. Она победила, сказал Макгроу, и мы с Джимбо оба заметили, что его заикание вернулось.

День спустя, в неимоверно жаркое утро, тетя Рут отвезла Макгроу в госпиталь. Уезжая, он выглядел едва живым, а когда вернулся – в тот же вечер, – перепуганным. Ему казалось, что он больше никогда не сможет двигать рукой. Я же боялся, что он никогда не сможет смеяться, как раньше. Он хотел прилечь и отдохнуть, но у тети Рут имелось для него еще одно дельце. Она настояла, чтобы он поехал в какой-то притон в Порт-Вашингтоне и заставил отца подписать какие-то бумаги.

Вечером мы с ним пошли в «Публиканы» поужинать с Джимбо. Макгроу, сонный от обезболивающих, чуть ли не плачущий после пережитых за день тревог, едва мог поднести вилку ко рту. Я вспомнил рассказ Джедда про кактусы – как они отращивают ветки. «Потеряв» руку, Макгроу, как те кактусы, лишился равновесия. Ступай домой, сказал я ему. Ляг в постель. Он не хотел, и честно признался почему. Ему необходимо находиться в баре. Теперь, когда операция позади, объяснил он, тетя Рут начнет донимать его насчет восстановления. Заставит готовиться к новому бейсбольному сезону. Ее не остановить. Надо сматываться из Манхассета, раз за разом повторял он. Как можно скорее. Сегодня. Сейчас. Он опять упомянул про армию. А еще – про пеший поход до Небраски.