– Знаешь, что делают с военнопленными в Японии? – спросил меня Лерой одним субботним утром вскоре после нападения на Перл-Харбор. – Их привязывают к кольям и кладут в поле, на семена бамбука; когда идет дождь, бамбук быстро дает ростки, и они прорастают сквозь тела пленных, пронзая им сердце.

– Не может маленький росток этого сделать, – возразила я. – Он недостаточно сильный.

– Ты ведь видела бетонный тротуар перед домом Салливанов? Замечала на нем такие странные трещины, которые расширяются с каждым днем? А знаешь, что разрушает бетон? Взгляни при случае! – Белесые совиные глаза Лероя многозначительно расширились. – Грибы! Маленькие грибы с мягкими шляпками!

После поучительных размышлений Тени о Зле всегда следовало его прощальное послание: «Семена преступлений приносят горькие плоды. Преступления не приносят выгоды». В его передачах так и было; по крайней мере, в те двадцать пять минут, что они продолжались. Перед нами никогда не стоял вопрос, победит добро или нет, только – каким образом.

Радиопередачи и комиксы были с трудом отвоеванной уступкой, что же касается фильмов про войну, я знала, что мама никогда не разрешит мне их смотреть («Не стоит забивать ребенку голову этой дрянью, и так все плохо»). Посмотрев без ее ведома фильм о военнопленных в японском лагере – это случилось на дне рождения Бетти Салливан, программа которого включала чай со сладостями для десятка гостей, двойной киносеанс и мороженое, – я оценила мамину мудрость. Каждую ночь, словно закрытые веки были моим персональным экраном, я видела одну и ту же картину – отвратительную, в сернисто-желтых тонах: голодные люди в камерах, мучимые жаждой, тянут сквозь решетку руки к журчащему в центре тюремного двора фонтанчику, из которого с садистской частотой и громким причмокиванием пьют воду узкоглазые охранники.

Я не осмеливалась позвать маму или рассказать ей о своем сне, хотя это принесло бы большое облегчение. Но, узнай она об этих мучительных ночах, в моей жизни больше не было бы ни кино, ни комиксов, ни радиопередач – только слащавые сказочки о Поющей леди, а я не могла пойти на такую жертву.

Беда была в том, что этот сон убил во мне уверенность в неизбежном торжестве справедливости: в нем отсутствовал привычный хеппи-энд, когда наши войска врываются в лагерь и побеждают врагов на радость зрителям и почти умирающим пленным. Словно привычные краски мира – синева залива Уинтроп и неба над ним, зелень травы и листвы деревьев – внезапно исчезли из мира, оставив после себя черноту. Я была озадачена и испугана. Привычное утешение: «Это неправда, это всего лишь сон» – больше не работало. Враждебное, мрачное излучение ночного кошмара просочилось наружу и стало частью моей дневной реальности.