В беспамятстве Костя забежал в избушку. Настя спокойно играла с тряпичной куклой, сделанной из пряжи. Она называла ее Ярни. На английский манер. Наверное, мама научила. Ярни по-английски пряжа.

Выстрела Настя не слышала.

Костя бежал по тоннелю, обхватив голову руками. Куда он бежал, зачем?

Что будет с девочкой, оставшейся в доме? Кто похоронит Сталину? Кто поверит в то, что он не убивал свою любимую?! Предатель…

За что же ты меня так, Господи!

Эхо повторило его крик. И стихло под сводами.

Настало время Яркову проститься со Сталиной навсегда.

Настало время и автору проститься со своими героями-зэками.

Хотя кинороман еще не кончается. И нам предстоит вернуться на перевал. Почти через четверть века. Прощаюсь же я потому, что более подходящего момента для прощания в киноромане не найти. Бухает, как чугунным боталом в колокол, мое израненое сердце.

Это ничего, что от века мы пока всё еще язычники.

Вера приживается трудно.

Гневно, как кулаком по столу, стучит моя память.

Не совсем уж мы Иваны, не помнящие родства.

Голос ломается и хрипит.

Табака совсем не осталось в моем кисете.

Нет и глотка воды в походной фляге.

Есть только коробок спичек, чтобы развести свой последний костер.

Да еще патрон в обойме пистолета.

Всей правды сказать не умею. Но, даст Бог, я еще осмелюсь.