В лагерях мало кто читал книги. Да и что там стояло, на полках в библиотечке?! Один Горький, Алексей Максимович.
Странички из его книг хорошо шли на самокрутки.
Глаза Сталины затуманились.
Она как будто что-то вспомнила. Ведь была у них с Костей другая жизнь. Литературный кружок, студенческий театр. Она играла, конечно, Офелию. Споры и стихи до утра.
А что теперь? Парабеллум под мышкой у Кости, торбоза и телогрейка, призраки зэков плачут под горой. Да речка Чёрт, как загнанная, бьется в ущелье. Даже летом здесь наледи. Не тают. Почему же так тяжко обернулась для них жизнь? А лагерь… Кому там было легко?
Неожиданно для себя Сталина произнесла вслух… Вспомнила!
– Alas, poor Yorick! I knew him, Horatio: a fellow of infinite jest, of most excellent fancy…
И что-то там еще дальше, на английском языке.
Читатель, конечно, помнит знаменитый монолог Гамлета!
– Not one now, to mock your own grinning? quitе chapfallen, – закончила Сталина.
Все пропало.
Костяная улыбка.
Костя ничуть не удивлен. Сталина у него не только красавица, но и умница. Редкое сочетание для женщины. Такой была Костина мать. Вместе с отцом они жили долго и счастливо. И Косте хочется повторить такую жизнь.
Костя – тоже не ургальский лапоть, кое-что и он помнит:
– Знаешь, царские топографы, которые первыми открывали те места, были образованными людьми. Инженеры. Я читал о них в исторических справочниках. На берегах ручьев изыскатели-инженеры находили человеческие останки. Старатели ведь приходили раньше них. Люди всегда гибли за металл. Поднял такой топограф череп с косы и произнес: «Бедный Йорик!» А второй подхватил: «Давай назовем речку Йорик!» Там два Йорика – большой и малый. И поселок так назвали.
Сталина с интересом слушала Костю.